Рассвет над волнами (сборник)
Шрифт:
Сейчас механикам было необходимо обеспечить бесперебойную работу только одного вспомогательного двигателя, хотя и это было нелегко. От качки к горлу подступала тошнота, от двигателя шел удушливый запах жженого вазелина. Лица механиков осунулись от усталости, но они упорно делали свое дело, не расслабляясь ни на минуту.
Среди них был и капитан-лейтенант Мынеч, прибывший на корабль за несколько часов до отплытия. Профир знал его — о нем на флоте ходила молва как об опытном моряке. Рассказывали, что он плохо слышит — якобы оглох от грохота двигателей. Это был массивный человек, который почти постоянно мял в коротких, словно обрубки,
В первый же день службы Мынеча на корабле забарахлил двигатель. Облачившись в черный халат, лопавшийся на его широких плечах, он спустился в машинное отделение. Несколько раз, словно вокруг невиданного зверя, обошел вокруг двигателя. Потом уверенно подошел к щитку и решительно нажал на кнопки. Ко всеобщему удивлению, двигатель подчинился полученной команде. Если до этого он капризничал, чихал, захлебывался, тарахтел, то теперь стал работать ровно, без фокусов. Знающие дело матросы поняли, что перед ними мастер — золотые руки, и с восхищением наблюдали за его действиями. Двигатель по-прежнему работал без перебоев. Мынеч нажал на рукоятку ускорения, и машина взревела, словно разъяренный зверь. Этот рев заполнил весь отсек и проник через перегородки в рулевую рубку. Услышав его, Кутяну, стоявший рядом с Профиром, вздрогнул и хотел было броситься узнавать, что случилось, но командир сказал спокойно:
— Оставайся на месте, там капитан-лейтенант Мынеч.
Механики, свободные от вахты, собравшись позади офицера, следили за ним. Доведя обороты двигателя до предельных, когда все вокруг задрожало от рева, он сбавил обороты — так, на полном ходу удерживают вожжами горячего жеребца. Машина продолжала работать в полную силу. Повторив операцию несколько раз, Мынеч, постепенно сбавляя обороты, остановил двигатель, вытер ветошью руки и записал в журнале: «Двигатель работает нормально», потом расписался: «Капитан-лейтенант Марин Мынеч», В показавшейся неестественной после грохота тишине он обратился к стоявшим неподвижно матросам:
— Хм, теперь надо обтереть его, — и принялся тщательно вытирать двигатель, и все молча приступили к работе.
Мынеч оставался внизу, в машинном отделении, три вахты подряд — двенадцать часов. Собрав механиков, распределил их по вахтам и подал список на утверждение командиру. Теперь он мог уходить, было кому присмотреть за работой двигателя, но на палубе он не появился. Наблюдал за приборами, прикладывал руку к кожуху машины, словно желал почувствовать ее пульс, потом садился на ящик для инструментов возле щитка управления.
Когда корабль ударился килем о дно, он поднялся и остался стоять неподвижно, будто прилип к железному настилу. Остальные матросы содрогнулись — темная волна страха захлестнула их души. Капитан-лейтенант Мынеч застыл на месте, ухватившись за рукоятки, будто слившись с двигателем в единое целое. И только когда после нескольких рывков «Мирча» снова начал ритмично подпрыгивать на волнах и возобновился плеск воды об обшивку, Мынеч подал знак вахтенному механику встать у щитков, а сам вышел на воздух, на палубу. Механики гордились мужеством Мынеча. Казалось, остановись двигатель — и капитан-лейтенант рухнет рядом Он словно и жил только ради того, чтобы двигатель работал безотказно.
Поднявшийся на борт лоцман-турок не умолкал
— Румынски цуйка — файн напиток.
Турок был скорее нордического, чем восточного типа: у него были белокурые волосы, голубые глаза. Похвалив румынскую цуйку, он признался Профиру, что, хотя работает лоцманом уже одиннадцать лет, впервые видит корабль такого типа выходящим из Черного моря. Профир улыбнулся и ответил не по-английски, как можно было ожидать, а по-турецки:
— Теперь не раз увидите.
Лоцман посмотрел на него удивленно, но понял, что тот не шутит. В порту Чанаккале турецкий лоцман сошел, не забыв адресовать Профиру извечное пожелание моряков всего мира:
— Попутного ветра!
И Профир дружески ответил ему:
— И тебе, моряк!
Медленно опускалась ночь. По обеим сторонам пролива выступали из темноты сонные высокие берега. То тут, то там в редеющей предутренней мгле мерцали слабые огоньки. По склонам, спускающимся к воде, просматривались редкие домики. Вокруг царила глубокая тишина. Конвой медленно скользил по водной дороге между европейским и азиатским берегом Турции. В этом месте через пролив Дарданеллы открывался узкий проход в Эгейское море, что требовало от мореплавателей внимания и умения.
После перехода конвой укрылся в порту. Секунда, вторая… Остановился корабль или продолжает скользить вперед? Только лязг якорной цепи снял напряжение. После долгого пути матросов не покидало ощущение, что они все еще продвигаются вперед. Это характерно для перехода из одного состояния в другое, когда тело томится по отдыху, но еще не отделалось от привычного движения.
…Лязг уходящего на дно якоря всегда означает какой-то пройденный этап. Будто еще не уверовав полностью в предоставляемый ему отдых, старина «Мирча» замер на месте. Ему нужна была эта передышка, перед тем как устремиться дальше.
Мглистый рассвет отступал к западу. Стали видны улицы города, люди, машины. С наступлением утра все больше судов проходило по каналу в обоих направлениях, почти касаясь бортами друг друга. Матросы с «Мирчи» следили за ними, наслаждаясь минутами покоя. Каждый моряк умеет ценить такие минуты. Они выпадают редко, и им нужно уметь радоваться, даже если моряки начинают тосковать по дому. Со всех сторон их обступают воспоминания, и моряки становятся молчаливы. Неписаный кодекс морского братства требует от каждого свято охранять молчание товарища.
— Отремонтирована душевая. Экипаж может принять душ, — сообщили из рулевой рубки.
Эта весть обрадовала всех. Горячие струи приятно хлестали по пропитанной потом и соленой морской водой коже. С каким удовольствием после душа можно нырнуть в гамаки! Только вахта осталась на своих местах.
Профир записал в вахтенном журнале: «Сплошная облачность, холодный порывистый ветер. Стоим на якоре в порту Чанаккале». Заложил ручку между страниц журнала и тут же плюхнулся на стул. Первый этап перехода прошел нормальной «Мирча» вел себя превосходно, но все же Профир сознавал, что самое трудное впереди. Нужно верить. Верить в корабль и людей. В этом — единственная моральная поддержка на время предстоящего пути.