Рассвет с Рыцарем-Волком
Шрифт:
Должно быть запрещено чувствовать себя так хорошо. Эта шальная мысль приходила мне в голову много-много раз за последние несколько недель, пока мы совершали путешествие по Мидскейпу. Каждый день путешествия сменялся ночами, а иногда и утрами страсти.
Я никогда не знала, что можно так много хотеть, так свободно и легко. Иметь полностью, без страха потери или отказа. Сладкое спокойствие любви, непоколебимой, как сталь, вечной, как силы природы.
Вот где мое место. Прямо здесь. Прямо сейчас, в этих муках бездыханного блаженства. Для меня нет другого места. Ни прошлого, ни будущего.
Он
Я провожу рукой по волосам на его груди, наблюдая, как она медленно поднимается и опускается, пока Эвандер переводит дыхание. Его рука обхватывает меня, притягивая ближе, и я опускаю голову ему на плечо, прижимаясь губами к моему лбу.
— Ты готова? — наконец спрашивает он.
— Я проделала весь этот путь не для того, чтобы в последний момент повернуть назад. — Я сажусь и начинаю одеваться. Полотно палатки горит оранжевым цветом в лучах заката. Скоро восход луны.
Эвандер делает то же самое, выходит за мной из палатки на песчаный пляж чистого белого цвета. Позади нас — лабиринт песчаных отмелей и островов. Бесплодная и ослепительная земля, в которой было легко ориентироваться только потому, что у меня были духи, к которым можно было обратиться за помощью. Хотя я старалась делать это как можно реже. Мне все еще не нравится беспокоить своих первобытных друзей, когда я могу этого избежать.
Впереди нас, на дальнем берегу, высится дерево, настолько массивное, что мне приходится напрягать шею даже отсюда, чтобы разглядеть верхушки его ветвей, пробивающиеся между облаками. Во время нашего путешествия Эвандер рассказывал мне о мифах этого места. Фантастические истории, окутывающие самый край территории сирен тайнами, подобающими самому краю света. Ведь, если верить этим историям, Вэйл, отделяющий наш мир от Запределья, находится прямо над краем моря. Именно эта близость и позволяет этому далекому, первозданному уголку мира быть единственным местом, где можно пообщаться со старыми богами.
В легендах, которые рассказывал мне Эвандер, говорилось о паломничестве к этому далекому дереву через песчаную отмель — временный мост, соединяющий сушу с морем. Но ничего, кроме темнеющей синевы, не препятствует нашему продвижению. Белые крупы усеивают волны, словно тихая угроза. Это земля сирен и старых богов, говорят они; все остальные здесь нежелательны.
— Ты уверен, что сирены не обидятся на нас за это? — спрашиваю я, идя к кромке воды, оставляя наш лагерь позади и направляясь туда, где земля сужается до естественной точки в направлении Дерева Жизни. Если бы здесь был наземный мост, я бы поспорила, что он находится именно здесь.
— Неизвестно, были ли приливы, сметающие мост, преднамеренными или нет, — оптимистично заявляет Эвандер. Я ценю его уверенность. — Если они расстроены, то смогут вернуть его на место, когда мы уйдем. Но, как ты сказала, мы зашли слишком далеко, чтобы возвращаться назад.
Я смотрю на далекое дерево, как звезды расцветают на акварельном небе. Идея отправиться сюда пришла ко мне в первую же ночь после того, как мы покинули Ден. Я подношу руку к груди, прижимая ее к сердцу, где все еще живет магия Авроры. Я дала ей обещание, что отведу ее в страну сирен. И хотя это может быть слишком мало и слишком поздно, я
Затаив дыхание, я обращаюсь к своей магии, говоря на древнем языке духов.
— Грувун приливов и отливов, Волст воды, Брундил земли, я взываю к вам.
Грувун — это бурление водоворота у берега, два неподвижных белых глаза в его центре. Волст — волна, которая задерживается, поднимаясь и принимая смутные человеческие очертания. Брундил — песчаный голем, который вечно поднимается и опускается рядом со мной.
— Когда-то здесь был песчаный вал, соединявший Мидскейп с Деревом Жизни. Я прошу вас помочь вернуть его на поверхность.
Никто из них ничего не говорит, но я чувствую их согласие. Даже одобрение. Они исчезают в своих стихиях, отступая. Но их присутствие остается в диком пульсировании магии.
Океан вздымается. Пенится вода. Глубоко в земле раздается стон. Песок смещается, рассыпается, словно тает в волнах. Но Брундил упорствует. Грувун с помощью Волста сдерживает прилив.
Между нами и деревом протянулась лента свежей земли.
— Спасибо, — говорю я, делая первые шаги по ней. Я все еще чувствую, как Грувун и Волст прилагают огромные усилия, чтобы не дать воде поглотить новую песчаную полосу. Так же, как я чувствую, как Брундил продолжает сдвигать землю под ним, — силы природы выровнены, но находятся в состоянии противостояния. Пока мы идем, они начинают достигать стазиса, который сохранит этот сухопутный мост достаточно долго, чтобы мы смогли вернуться.
Благоговейная тишина опускается на нас с Эвандером, когда мы приближаемся к дереву. Наши подозрения издалека подтвердились — у него действительно такие же серебристые листья, как у деревьев Дена. Его корни, словно женские волосы, рассыпаются по пляжу и погружаются глубоко, глубоко в воду, за пределы, куда не достает свет Фэйда. Я вижу тени, движущиеся по мере нашего приближения. Эвандер тоже обращает на них внимание. Его мускулы вздуваются, излучая напряжение. Но существа под волнами не всплывают. По крайней мере, пока.
Стена толстых корней преграждает нам путь, когда мы достигаем противоположного берега. Я знаю, что лучше не просить Брундил о помощи — не только потому, что уже обращалась к ней. Но еще и потому, что я чувствую чистую магию, которая течет в них вместо сока. Это древняя и огромная сила.
Мы с Эвандером находим отверстие в массивных корнях, едва достаточное для того, чтобы протиснуться. Мы изгибаемся и скручиваемся, пробираясь вперед. Прямо на грани иррациональной паники от того, что мы навсегда застряли в них, они заканчиваются, обнажая укрытый пляж.
В песок воткнуты копья, придающие ему колючий вид, почти как у дикобраза. Я пробираюсь сквозь них, стараясь не касаться ни одного, поскольку они, похоже, сделаны из той же древесины, что и дерево, и я могу только предположить, что они означают какое-то глубокое почтение, которого я не понимаю.
Мы доходим до противоположного конца, где у большого цветка сидит мужчина. Он прислонился к одному из корней и тихонько похрапывает. Я приостанавливаюсь и смотрю на него. У него каштановые волосы и борода. Одежду я не узнаю, но она явно… человеческая. Все в нем говорит о том, что он человек. От его моды, которую в Мидскейпе не видно, до изгиба его ушей. И все же его кожу покрывают отметины, почти как вихри нитей и тонко вышитые линии моего плаща.