Рассвет в моем сердце
Шрифт:
Она ради меня даже не поборола свою гордость.
Значит, это финал. Подхватив сумку, я оставил за дверью молчаливый телефон и свою прошлую жизнь.
Улица встретила освежающей прохладой. Ветер ерошил волосы, пробирался под куртку. Выкинул бы проклятую джинсовку – очередной подарок Марии, – но октябрьским вечером в столице холодно.
Москва не мой город. Шумная. Лживая. Вряд ли вернусь, когда кончится контракт. Я думал о деревне, скучал по размеренному сельскому темпу, но к себе домой приехать не мог. Я бы застрял в области, как в трясине. Брат меня
Мурашки рябью по позвоночнику. Проклятый ветер.
Я включил музыку в плеере, шел в сторону вокзала и думал, куда бы поехать, поэтому не сразу заметил тень. Кто-то преследовал меня от дверей подъезда, но я понял это, только когда меня настигли в пустом переулке.
Удар. Подножка. Я не сориентировался и упал на колени. Наушники выпали, оказались в луже. Что за?.. Попытался повернуть голову, рассмотреть нападавшего, но тень ударила меня ботинком в живот. Осязаемая, надо сказать, тень. Из легких выбило весь воздух.
Меня решили ограбить именно сейчас? Да я везунчик! Самое время покупать лотерейный билет! Новый удар пришелся в солнечное сплетение.
– У меня нет денег! – проорал сквозь боль. – Только шмотки и плеер!
Нападавший никак не отреагировал. Он пару раз пнул меня – и перестал. Надоело? Понял, с меня нечего взять? Я медленно убрал от лица руки. Парень, высокий, весь в черном. Его лицо скрыли капюшон и медицинская маска. Я оперся о мокрый асфальт, пытаясь встать.
Снова удар в грудную клетку – я завалился на спину, едва успев приподнять голову. Сотрясение мозга явно не входило в мои планы.
– Чего ты, мать твою, хочешь?!
Он наклонился, придавив меня ботинком к земле. В нос ударил древесно-восточный аромат с нотами кардамона. Такой же, как у меня.
– Это за Марию, – прохрипел парень.
Что-то сверкнуло в лунном свете. Я прищурился. Это же не…
– Су-у-ука! – заорал я, когда боль волнами расползлась по пальцам.
Нападавший занес над головой и снова опустил на мою ладонь железный молоток. Второй рукой он крепко держал мое запястье.
Хруст. Оглушительный. Опустошающий.
Все внутри рухнуло в бездну. Я перестал сопротивляться. Моя правая рука… мой инструмент… мой способ познавать мир. Ладонь пульсировала, сломанные кости горели огнем, но я стиснул зубы. Не кричать. Не реагировать. Сука. Сука. Сука! Они меня унизили, уничтожили, но я не доставлю им удовольствия слышать мои стоны или мольбы. Из последних сил я держался. А молоток дробил мои кости, делал из пальцев фарш.
В тот момент я смирился, что никогда не смогу рисовать.
Осень, 2016. Москва
Я сжал ладонь в кулак и постепенно разжал пальцы. Большой, указательный, средний, безымянный, мизинец. Каждый палец исправен, как гребаные швейцарские часы. Я вытер со лба пот. Воспоминания – липкая пленка, тахикардия и злость. Мозгу плевать – эй, прошло два года! Я будто снова пережил ту боль и отчаянье.
Нападавший убежал,
Несколько недель я ходил с забинтованной рукой. Несколько месяцев не сжимал без тремора вилку и просыпался от кошмаров. Но время лечит. Кости срослись, нервы восстановились. Врач торжественно заявил, что я все могу. К тому моменту у меня не осталось ни гроша в кармане, все ценные вещи были проданы, а жил я в убогой коммуналке на окраине Питера.
Окей, могу. Но что дальше? Как не вспоминать тот ад, что я пережил? Как не думать о Марии и ее прихвостнях, рисуя картины? Как. Мне. Жить?! Я пытался. Честно, пытался. Пришел на Невский, поставил мольберт.
«Нарисуете мою девушку?» – отлично помню, спросил темнокожий парень. Я тогда удивился, откуда он в Северной столице?
Но парень удивился сильнее, когда я, пару раз обмакнув кисть в краску, не смог приступить к заказу. Смотрел на пустой холст. В горле пересохло. Поднес кисточку – и рука дрогнула, остался смазанный след. Я выругался. Взял карандаш. Ладно. Начну с наброска. Фаланги пальцев тут же заныли. Я выронил карандаш и долго смотрел на то, как он катился по асфальту, по воле ветра направляясь к воде. Темнокожий парень и его подруга посидели немного, переглянулись и ушли.
«Проблема в голове, – твердили врачи. – Вы абсолютно здоровы, Константин. Психосоматика». Но меня преследовали фантомные боли. Или призраки прошлого? Так или иначе, попытки рисовать заканчивались одинаково неудачно. Я не мог нарисовать ничего серьезнее карикатурной паутины из линий и штрихов. Я думал, творить мне не суждено.
А вчера встретил Яну.
Осень, 2016. Москва (Вчерашний день)
Говорят, полезно возвращаться туда, где ничего не изменилось, чтобы понять, как изменился ты сам. Я приехал в Москву и отметил: да, столица осталась городом высоких зданий и хмурых карьеристов. В парке я увидел нескольких парней в костюмах – они смотрели в ноутбук. Составляли бизнес-план или обсуждали стратегию? Скукота!
Растянувшись на скамейке, я отдыхал от часа пик в метро. Пятнадцать минут на кольцевой ветке утомили сильнее, чем сутки в поезде.
Я не понимал, зачем вернулся в мегаполис – доказать, что могу? – но отлично помнил, почему сбежал: мне хотелось свободы, и я выгрыз ее зубами. Теперь… Я официально освобожден от контракта с корпорацией «Пейнт». Мог не скрываться, не прятаться. Пожертвовал имуществом и сбережениями, связями и здоровьем, но это детали, мелочи. Главное, я свободен. Правда, я совершенно не знал, что делать с так называемой свободой. Рисовать я не мог. Другой работы у меня не было. Свободен ли я? Одинок, финансово нестабилен, потерян. Всегда должна быть цель, а свобода – финал всех целей. Я достиг финала. Есть ли у меня будущее?