Рассвет Жатвы

Suzanne Collins

SUNRISE ON THE REAPING

– СЕсли угораздило родиться в день Жатвы, то из плюсов – возможность подольше поспать. Дальше все катится под откос. Едва ли избавление от занятий в школе стоит ужаса, который испытываешь во время жеребьевки. Даже если твое имя не вытащат, то праздничный торт никому не лезет в горло после того, как двоих ребят насильно уволокут на заклание в Капитолий. Я переворачиваюсь на другой бок и накрываю голову одеялом.

днем рождения, Хеймитч!

– С днем рождения! –

Мой десятилетний братишка Сид трясет меня за плечо. – Сам просил побыть твоим будильником! Сказал, что хочешь добраться до леса на рассвете.

Так и есть. Я надеюсь управиться с работой до церемонии и посвятить остаток дня двум занятиям, которые люблю больше всего, – бездельничать и проводить время со своей девушкой, Ленор Дав [1] . Мама мне в этом всячески препятствует и регулярно напоминает, что я должен хвататься за любую грязную и трудную работу, ведь зашибить пару монет способны даже самые последние бедняки. Учитывая, какой сегодня богатый на события день, она наверняка даст мне немного свободы, если я выполню свои обязанности по дому. Разрушить мои планы могут только распорядители Игр.

– Хеймитч! – кричит Сид. – Солнышко встает!

– Ладно, ладно. Я тоже!

Скатываюсь прямо на пол и напяливаю шорты, пошитые из мешка из-под муки, выданной правительством. Пониже спины красуется надпись: «Любезно предоставлено Капитолием». Мама все пускает в дело. Она овдовела совсем юной, когда отец погиб в пожаре на угольной шахте, и вырастила нас с Сидом, заделавшись прачкой и экономя буквально на всем. Зола из очага идет на хозяйственное мыло, растолченные яичные скорлупки – на удобрения для огорода, а из этих шортов когда-нибудь выйдет плетеный половичок.

Заканчиваю одеваться и бросаю Сида обратно в кровать, где он тут же зарывается в лоскутное одеяло. В кухне хватаю кусок кукурузного хлеба – подарок на день рождения – вместо темного грубого печева, что мы готовим из капитолийской муки. На заднем дворе мама уже вовсю мешает палкой в выварке, и ее руки напрягаются, когда она переворачивает горняцкий комбинезон. Ей всего тридцать пять, но жизненные невзгоды уже прочертили на ее лице глубокие борозды.

Мама замечает меня в дверях и утирает лоб.

– Поздравляю с шестнадцатилетием! Соус на плите.

– Спасибо, мам! – Перед выходом из дома я успел заглянуть в кастрюльку с тушеными сливами и положить парочку на хлеб. Сливы мне попались в лесу буквально на днях, и до чего же приятно обнаружить их на плите горячими и сладкими!

– Сегодня нужно наполнить бак, – говорит мама, когда я прохожу мимо.

У нас в кране есть холодная вода, однако напор настолько слабый, что ведро и за сто лет не наполнишь.

Мы собираем дождевую воду в специальную бочку, в которой мама – за отдельную плату – полощет вещи (так они получаются мягче), а для обычной стирки используем колодезную. Даже при помощи Сида возня с насосом и наполнение бака занимают пару часов.

– До завтра не подождет? – спрашиваю я.

– Вода на исходе, а у меня гора стирки.

– Тогда давай после обеда, – говорю я, пытаясь скрыть разочарование. Если Жатва закончится к часу и нас в этом году не выберут, я управлюсь с водой к трем и еще успею увидеться с Ленор Дав.

Серые, обшарпанные дома Шлака надежно укрывает дымка. Картина

вполне мирная, если бы не вопли детей, которым снятся кошмары. В последние несколько недель, по мере приближения Пятидесятых Голодных игр, этих звуков становится все больше, как и моих тревожных мыслей, хотя я изо всех сил стараюсь им не поддаваться, как бы пытаясь с ними спорить. Вторая Квартальная Бойня. В два раза больше детей. Волноваться ни к чему, говорю я себе, тут уж ничего не поделаешь. Словно две Голодные игры одновременно. Повлиять на исход Жатвы или на то, что за ним последует, невозможно. Так что не давай пищу своим кошмарам. Не позволяй себе паниковать. Не потакай Капитолию. Он и так забрал почти все.

Я шагаю по пустой, усыпанной шлаком улице к холму, где находится шахтерское кладбище. Склон загроможден разномастными могильными плитами – от каменных с вытесанными на них именами и датами до простых деревянных досок с облупившейся краской. Мой отец похоронен на нашем семейном участке. У Эбернети – свой клочок земли с одной известняковой плитой на всех.

Торопливо оглядевшись – лишних свидетелей здесь встретишь редко, особенно на рассвете, – я проползаю под забором в лес, который начинается снаружи Дистрикта-12, и направляюсь на винокурню. Гнать самогон с Хэтти Минни – занятие рискованное, но это просто цветочки по сравнению с охотой на крыс или чисткой выгребных ям. Она требует от меня выкладываться на полную, да и сама пашет как вол. Хотя старушке хорошо за шестьдесят, она легко даст фору тем, кто вдвое младше. Тяжелой работы много: собирать дрова, таскать зерно, выносить полные бутылки и возвращать пустую тару. Всем этим занимаюсь я – мул Хэтти.

Дохожу до нашего так называемого склада – голой полоски земли под ветвями раскидистой ивы, куда Хэтти выгружает припасы. Меня ждут два двадцати-пятифунтовых мешка дробленой кукурузы. Закидываю по одному на каждое плечо и за полчаса добираюсь до винокурни, где Хэтти уже возится возле котла с брагой у остатков костерка. Она протягивает мне деревянную ложку с длинной ручкой.

– Хочешь помешать?

Бросаю мешки с кукурузой под навесом, где мы держим припасы, и торжественно поднимаю ложку.

– Ого, повышение!

Это что-то новенькое – теперь я допущен к браге! Может, Хэтти начала готовить меня к тому, чтобы я стал ее партнером? Если будем гнать вдвоем, то серьезно увеличим выход, а спрос на выпивку всегда больше, чем предложение, даже для той мутной дряни, которую она гонит из капитолийского зерна. Хороший продукт раскупают солдаты-беспредельщики (то есть миротворцы) и богатенькие жители дистрикта. Бутлегерство запрещено по меньшей мере десятью законами, и если новый глава миротворцев не окажется любителем крепких напитков, то нас мигом посадят в колодки или чего похуже. Работа в шахте, конечно, гораздо тяжелее, но за нее тебя не повесят.

Пока Хэтти складывает пинтовые бутылки с самогоном в корзину, выложенную мхом, я сажусь на корточки и принимаюсь вымешивать брагу. Когда та немного остывает, я переливаю ее в глубокое ведро, а Хэтти добавляет дрожжей. Я ставлю брагу под навес, чтобы забродила. Сегодня Хэтти перегонкой не занимается, поскольку не хочет рисковать: боится, что дымок привлечет внимание, если туман рассеется. Местные миротворцы смотрят сквозь пальцы на винокурню Хэтти и лавочку в Котле, старом угольном складе, который служит нам черным рынком, но она боится, что нас заметят из планолета их сослуживцы из Капитолия, пролетающие низко над лесом. Таскать бутылки сегодня тоже не придется, так что я приступаю к рубке дров на неделю. Пополнив запасы, я спрашиваю, нужно ли еще что-нибудь сделать, и Хэтти лишь качает головой.