Растяпа. Лялька
Шрифт:
– Как с курсовым: смотришь – страшно, взялся – поехало. Правда, не всегда здорово – вчера Оля отругала за конфеты. Но друзья выручают. Борька Газизов привез из «почтового ящика» два короба отличного вина. Жежель уступил свою комнату на втором этаже. Автомобильный картеж обещает тесть – он на Коркинской шахте какая-то шишка. Коробка коньяка, два ящика водки – упиться, не встать.
– Гулять, так гулять! Знай наших! – кивает Иван.
К открытию магазина должна приехать Оля. Но они появляются с Кмитецем, ни свет, ни заря – еще и троллейбусы не ходили. Смотрю на нее – она потрясающа, она очень красива, моя невеста.
– Подумать только! А если бы на твоем платье в тот танцевальный вечер вдруг оказались карманы….
Оля поворачивается ко мне, бестолковому, и пытается убрать с лица веселое удивление. Не получается:
– Господи, ты так ничего и не понял! Святая наивность, а еще – председатель!
Этакий призрачный намек на то, что меня закадрили. Да теперь-то что – мы скоро станем родителями, а еще раньше мужем и женой. Я человек доброжелательный, придираться по пустякам точно ни не буду. Правда, подлости и предательства не прощу – здесь я тверд как скала.
– Ты меня осуждаешь? – у нее веселый настрой, и уже уверилась, что она – главный человек в моей жизни. И здесь без сомнений: кто же еще? – Так знай же, любимый: женщина с одним прощается, с другим встречается, следующего присматривает.
Да ерунда все это, ей Богу! Покупаем кольца. Последняя проблема – жилье.
Вопрос о проживании постоянно читался в глазах Оли. Я тянул, тянул…. Оказалось, не зря. Когда-то я выручил с этой комнатой Олега, теперь он меня.
– Все, что там есть – ваше, подарок на свадьбу… так сказать.
Подарила нам чета Жежелей холодильник, кровать широкую и линолеум на полу.
Хотели вместе приборку сделать, так Оле понадобились мамины советы – по интерьеру и прочая, прочая…. Ирина Ивановна приехала вечером перед свадьбой.
Я было в двери им помогать – на пороге друзья:
– Ты без мальчишника хочешь улизнуть из нашего братства? Такое, приятель, не прокатит. Что? Оля ждет? Оле сейчас все объясним.
Понька пошел объяснять, остальные за стол и… пир коромыслом.
Выпили, погалдели и начали петь – не зря же Зязев гитару принес.
– Там, где клен шумит над речной волной,
Говорили мы о любви с тобой….
Когда утомленные генуборкой Оля с мамой выходят на крыльцо общежития, мы пьяной толпой вываливаемся на балкон и орем:
– Жанитьба хужей кабалы!
От ей отвернемся мы смело.
Не нада жаниться, орлы! Хо-хэй!
Ведь бабы последнее дело….!
Ирина Ивановна кивает на шалман и тоном страдающей от интриг императрицы:
– Все ясно. Не зря раньше подбирались пары из своего круга, своей песочницы. Может, одумаешься, Лялька, пока не поздно?
Лялька не отвечает. Может, и одумалась бы, но Рубикон перейден и поздно теперь боржоми пить.
Утром мне было не до песен. Но нет дрожи в коленях, и голос не сел, не хрипит – голос мой готов сказать «да». Тем не менее, парни находят во мне бледность лица и укладывают на кровать – интенсивно идет подготовка к баталии под названием «Выкуп невесты». Подтягиваются родственники в общежитие. Сват Колька
Жизнь все-таки удивительная штука. Порой ухахатывается над нами так, что и самому не грех рассмеяться. Я не верю в то, что кирпич обязательно упадет подлецу на голову, но верю в то, что судьба в какой-то момент захочет ухмыльнуться, похулиганить и поведет себя как трудный подросток. Когда Колька демобилизовался и нашел меня в общежитии, я сразу ему дал понять – дружба наша закончилась, и к хулиганству возврата не будет. Даже на свадьбу к нему не поехал, а он:
– Брат, мне непременно быть надо свидетелем.
– Припозднился, – говорю, – занята роль.
– Выручай, иначе мне кранты – еле-еле жену уговорил под марку свидетеля к тебе на свадьбу.
– Да у нас тут тоже не с бухты-барахты. Свидетельница, – киваю на Иванова, – его подруга, почти невеста.
Коля посмотрела на меня так, будто я его последнюю котлету сожрал, и к Сереге.
Я на подушку, глаза закрываю.
Входит бездвухчасов тесть.
Понька, репетируя роль тамады, на меня кивает:
– Вчера накирялся, никак в чувство привести не можем.
К присутствующим:
– Парни, кто жениха на сегодня подменит?
Кондратий приобнимает моего тестя и отнимает дар речи.
Старшая сестра моя Людмила, выполняющая роль посредника, щекочет мне пятку:
– Вставай, женишок, невеста одета. Красивей еще свет не видел.
Я поднимаюсь, здороваюсь с тестем, облачаюсь в свадебные доспехи. Виктор Киприянович, прижимая ладонь к груди в области сердечной мышцы, сползает на стул без комментариев. Но Понедельник не дает ему расслабиться – заряжает за букетом для невесты: хоть, мол, вы папа, но на машине.
Наконец, у противоборствующих сторон все готово, и Людмила дает отмашку – на штурм, буржуины! Олю на церемонию выкупа переселили к подругам на третий этаж – подальше от комендантской и ее обитателя, опасаясь возможных провокаций.
Сражение начинается на дальних подступах – девчонки требуют, на каждый мой шаг новое ласковое слово для любимой. Парни хором орут, заглушая меня:
– Ласточка, рыбонька, огуречик…!
Такое девчонкам не нравится – спорят, придираются, выстраиваются в цепь, не пускают. Меня поднимают, как знамя полка, и, очертя голову, идут на таран. У защитниц невесты припасены на шпаргалках куча загадок, приколов, веселых шарад – они не согласны на скорую сдачу. Но толпа ребят сминает их, теснит от двери – свалка, почти потасовка. Свидетельница, как лайка в медведя, вцепилась зубами в грудину свидетеля. Впрочем, его алую ленту вижу на свате – дотошный, малый….
– Целуй их, братва! – Зязев орет, и девчонки сдаются – отступают, повизгивая, вглубь коридора.
Наконец, я в комнате, перед невестой. Действительно, в подвенечном платье Оля смотрится просто божественно. Мне даже не верится – она ли это? моя ли свадьба с этой принцессой? Хочется пасть на колени, вручая букет. Тянусь поцеловать, а мне запрещают:
– Нельзя! Нельзя! Сначала в ЗАГС!
Идем к машинам. Перед общежитием нас провожает толпа народа. Огромная, как демонстрация! Приятно, черт возьми! Но мне не до них – я любуюсь своей избранницей, и налюбоваться никак не могу. Хочу сказать: «Милая, никогда не снимай это белое платье, и никогда не угаснет огонь восторга в моих глазах».