Равная солнцу
Шрифт:
— Мой отец, — тихо сказал я.
— Да.
— Почему его убили?
— Ты знаешь почему. Он был обвинен в отводе денег из казны.
— Кто свидетельствовал против него? — Вызов рычал в моем голосе.
— Что ты заключил?
— Я заподозрил, что кто-то еще отдал приказ Камийяру Кофрани убить моего отца.
— Отлично, друг мой, — сказал Баламани; в его глазах-маслинах промелькнуло уважение к моему расследованию. — И ты высчитал, кто это мог быть?
Он, как и прежде, мастерски подводил меня к моим собственным выводам. Сердце мое заколотилось; горло едва пропускало
— Я подозреваю мирзу Салмана.
— Нет. Бери выше.
Выше? Выше была только знать и горстка людей, ближних шаху Тахмасбу. Я думал о каждом из них. Мирза Шокролло? Прежний великий визирь? Вожди кызылбашей? У меня не было улик ни против кого из отдельных придворных.
— Вот тебе полотенце, мой дорогой. Побриться, растереться, горбон, есть человек с золотыми руками? Для такого достойного человека, как ты…
Голос банщика, приветствующего нового посетителя, сбил меня с мысли. Как он лебезит, надеясь на чаевые! Даже у самого малого из людей есть свое владение, которым он должен управлять почти как шах. Мой отец потерял жизнь из-за кого-то, кто был полон решимости защищать свою. Кто это мог быть? Кто тогда мог более страстно рваться к трону, чем сам шах?
Баламани подбадривающе следил за мной, как тогда, когда начинал меня обучать. Внезапно я громко вскрикнул:
— Исмаил?!.
— Да.
Я не поверил:
— Из тюрьмы в Кахкахе?
— Именно.
— Но почему?
— Последнее, чего бы он хотел, — дать другому захватить власть, пока сам он в заключении. Тахмасб не поверил бы его доводам, поэтому он нанял убийцу.
— Но в таком случае почему Исмаил не убил меня, когда стал шахом?
— Зачем ему было рисковать, навлекая на себя гнев Пери, когда он и без того ее так опасался? Ты в его глазах был вычеркнут — хотя здесь он ошибся.
— Откуда ты знаешь все о моем прошлом?
— Разве это не моя работа?
— Отвечай.
Баламани шевельнулся в своей лохани, послав крупную волну в обе стороны.
— Много лет назад я способствовал переписке между Исмаилом и его матерью. В одном из писем был спрятан приказ об убийстве твоего отца.
— Оно было запечатано?
— Конечно, — хохотнул Баламани.
— Раз ты его прочел, то почему доставил?
— Обязан был. Гонец, уничтожающий шахскую почту, был бы казнен.
Словно ударом молнии перепутало мои мысли.
— Почему ты не рассказал мне об этом, когда я появился во дворце?
— Потому что ты был молод и горяч и я боялся, что ты попытаешься отомстить Исмаилу и тебя убьют.
Я схватился за свой лоб. Неужели на нем все так явно написано?
— И я бы попытался.
— И ты бы попытался. Не знаешь ты, сколько я молился за удачу твоего дела. Есть в мире справедливость, хотя и ходит она непредсказуемыми путями.
— Хвала Богу.
— Убийство твоего отца было одной из причин, по которой шах Тахмасб держал своего сына за решеткой в Кахкахе. После этого события шах уверился вдвойне, что доверять ему нельзя.
— Теперь я понимаю, отчего ты за мной так приглядывал. Но почему шах вообще взял меня?
— Он считал, ты заслуживаешь воздаяния за то, что случилось с твоим отцом.
— То
Баламани поморщился, а меня пронзило чувство, такое же острое, как то, что я испытал, когда расстался со своими сокровищами. Я ударил себя ладонями по щекам, чтоб не разрыдаться.
— Не знаю. Шах обратил внимание на твою беду лишь после того, как ты попросил приема. Тогда он и велел Анвару выяснить, в чем дело, и Анвар доложил о своем подозрении, что отец твой был оболган людьми, желавшими свалить его, потому что он стал входить в милость шаха. Когда шах узнал, что ты сделался евнухом из желания служить ему, он был вдвойне растроган твоей историей.
— Если шах верил, что мой отец невиновен, почему он не признал ошибку и не вернул честь моей семье?
Баламани горько рассмеялся:
— Как часто правитель сознается, что кто-то был убит по ошибке? Кроме того, приказ убить отдал не он.
— Какой странной оказалась моя судьба!
— Одной из самых странных. Вот почему я старался помочь, как другие, как Тахмасб-шах. Он высоко тебя ценил.
— Откуда ты знаешь?
— Я слышал, как он говорил Пери, что твоя образованность и преданность делают тебя жемчужиной двора. Он взял с нее слово хорошо обращаться с тобой.
Баламани шумно вздохнул, разогнав круги по воде.
— Как мне хотелось рассказать тебе это! Ты мне словно сын и племянник, которых у меня так и не было. Мне было отвратительно столько времени утаивать от тебя правду.
Я смотрел на пухлые, шишковатые пальцы Баламани и думал, как эти самые пальцы вручали приказ об убийстве моего отца. Однако те же самые руки растирали мне виски, когда меня мучила лихорадка, и вступались за меня всегда, когда мне требовалась помощь. Винить его — все равно что казнить гонца, которому случилось доставить дурные вести.
— Баламани, я должен тебя благодарить, — сказал я сдавленным голосом. — Никогда мне не расплатиться с тобой за столько лет доброты, о мой мудрый, бесстрашный и любящий друг! Ты научил меня, что значит быть цельным.
Слезы выступили на глазах Баламани. Он омыл лицо водой из купальни, его широкие плечи затряслись. Как мне повезло, что Бог послал его мне!
Голова кружилась от банного жара; в пару не было ничего видно. Казалось, я не могу дышать. Убрав ноги из воды, я позвал банщика, чтоб он принес мою одежду, и вручил ему щедрые чаевые.
— Джавахир, ты здоров? — спросил Баламани.
— Мне надо на воздух.
Выйдя из хаммама, я вдруг ощутил сильнейшее желание посетить могилу отца. Несколько лет я там не был, и то, что я узнал, заставило меня искать общения с его душой.
Пройдя через Али-Капу, я свернул к Выгулу, туда, где стоял наш прежний дом, и сразу вспомнил день, когда принесли тело моего отца, закатанное в окровавленный покров. Я не знал, кто там теперь живет, и не хотел знать. Миновав Пятничную мечеть, я вышел на кладбище у южных окраин города, где лежал мой отец. У ворот я купил розовой воды и пошел искать могилу. Кладбище разрослось со времени моего последнего прихода сюда, и я долго разыскивал обломок гранита, отмечавший место его погребения.