Рай без памяти
Шрифт:
— Как в континууме, — сказал я.
— Нет, — отмахнулся Зернов, — там химический синтез, здесь — просто индикаторы.
Действительно, белые и желтые нити повернули в разные стороны, как бы приглашая нас последовать по тому или иному пути.
— Желтый — кратчайший, — сказал Зернов, — но он приводит к автосбрасывателю. Помнишь экран с надписью «дэйнджер!»? Дальше «прохода» нет — только телепортация. А поскольку телепортация блокирована, у него только один ход — назад!
— А белый?
— Белый — длиннее. Если он выберет белый, мы его перехватим. Но может
— А у тебя есть оружие? — спросил я.
Зернов растерянно улыбнулся.
— Возьму с собой Толю — у него пистолет.
— Стреляйте не раздумывая. Без гуманностей!
— Ай-ай-ай, Жан Маре преследует Фантомаса!
Это — Толька. Но я уже не видел его: я бежал в проходе, не отклоняясь от желтых струй. Та же труба, те же путаные, непонятные повороты. Мне показалось вдруг, что я взбираюсь по винтовой лестнице, догоняя мелькающего наверху человека. Вот он темной тенью возник надо мной справа, переместился влево, исчез в завитке невидимого винта и снова возник, повторяя движение по убегающей кверху спирали. Я ускорил шаг, но тень впереди даже не обернулась: в этом ракурсе, вероятно, я был невидим. Внезапно она исчезла. Куда? Я тотчас же понял это, когда меня швырнуло в знакомое замкнутое пространство с черно-желтым экраном. Знакомые буквы английской надписи вспыхивали и угасали:
Человек впереди меня замер: он знал это место и шагнул назад. Двигался он, несмотря на тучность, легко и неслышно, как зверь кошачьей породы.
— Бойл! — позвал я.
Он обернулся:
— Ано?!
От изумления он даже растерялся, чего с ним никогда не случалось. Любопытно, что ни он, ни я не схватились за оружие — это произошло позже, — а сейчас мысль об этом никому из нас не пришла в голову. И первые наши слова только обнаружили обоюдную неловкость.
— Я тебя искал, — почему-то сказал Бойл.
— Зачем? — Мне было совершенно неинтересно зачем, но я спросил.
А он ответил:
— Потому что ты изменил. Раньше я только догадывался. Теперь знаю.
Ну и пусть знает! Не все ли равно. Мы с ним явно не о том говорили.
— Вы не пройдете, Бойл, — сказал я.
Смешок в ответ.
— Через тебя, мой милый.
Я положил пальцы на спусковой крючок автомата. Он тоже.
— Ты не осмелишься выстрелить, Ано.
— Дуло вашего автомата опущено. Если оно шевельнется…
Дуло не шевельнулось. А Бойл сказал нарочито равнодушно:
— Зачем нам умирать обоим? Пропусти меня, и разойдемся… живыми.
Вспомнились слова из Толькиной песенки: «Первый успех… первым успеть… точно нажать курок». Но я медлил. Как трудно все-таки убить человека!
— А что ты хочешь? — вдруг спросил Бойл.
— Бросьте автомат и шагайте к выходу.
— Оглянись назад. Мы не одни.
— Старый трюк. Не двигайтесь — выстрелю.
— Я первым.
— Сомневаюсь, — сказал рядом знакомый голос.
Но я даже не повернул головы, не спуская глаз
— Вы были правы, комиссар, мы не одни, — сказал голос.
Я взглянул и увидел свое повторение с автоматом, так же прижатым к бедру. Анохин-бис в таком же полицейском мундире стоял в двух шагах от меня и улыбался. Бойлу, вероятно, показалось, что я раздвоился. Он закрыл лицо руками и снова отнял их.
— Неужели схожу с ума? — прошептал он.
— Вы кончите иначе, — сказал мой альтер эго, — отступайте спокойно, не оглядываясь. Вот так.
Бойл, как загипнотизированный, попятился назад, не отводя глаз от моего двойника.
— Еще, — сказал тот.
Бойл сделал еще шаг и исчез, словно провалился сквозь землю.
— Только не в землю, а в люк, — поправил меня мой спаситель. — Видишь, экран погас.
Экран действительно сплошь почернел, как аспидная доска. Ядовито-желтая надпись, предупреждавшая об опасности, исчезла.
— А он? — вырвалось у меня.
— Его уже нет, — сказал Анохин-второй. — Еще секунду назад это был сгусток атомной пыли. А сейчас и она рассеялась.
44. Возвращение
— Не очень научно, — объявил я.
— Приблизительно, — сказал он миролюбиво, — мы ведь не физики.
— Я думал, ты здесь кое-чему научился. Были шансы.
— А я не помню, чему я здесь научился. Я уже говорил тебе: не помню, — повторил он. — Сейчас я — это ты со всем объемом накопленной тобой информации. Я выиграл скачку в гандикапе, я поступил в полицию, я был комендантом Майн-Сити и сидел у телефона в повстанческом штабе. А что я делал в действительности, не знаю. Я даже не знаю, как меня зовут, есть ли у меня семья, чем занимаюсь, кого люблю и кого ненавижу.
— Вернешься в Город — узнаешь. — Мне захотелось сказать ему что-нибудь приятное, но я никак не мог найти ни подходящего тона, ни подходящих слов.
— Спасибо, — сказал он, сразу прочитав мои мысли, — я и так все понимаю. Вероятно, я не сделал здесь столь блестящей карьеры.
— Думаю, что ее обусловили не мои способности.
— Обстоятельства. Не считай себя пешкой на шахматной доске, на которой кто-то разыгрывает партию.
— Но партия-то играется. Когда мне плохо, появляешься ты.
— Только для того, чтобы увеличить объем воспринятой через тебя информации. Кроме того, вас хотят сохранить. Вероятно, твоя дуэль с Монжюссо в ложной жизни, спроектированной режиссером Каррези, тоже чему-то научила.
— Конечно, Бойл мог выстрелить первым.
— Не мог. Я знал, чем все это кончится.
— Запрограммированное знание? — Я не мог удержаться, чтобы не подчеркнуть своего человеческого, свободного от каких-либо программ естества, но он принял это как должное.
— Как всегда при наших встречах: все знаю — и что было, и что будет.