Рай – это белый конь, который никогда не потеет

Челентано Адриано

Я не певец для интеллектуалов, и когда интеллектуалы занимались мной, феноменом Челентано, это их поражало. Меня не интересует, какой ярлык мне приклеят. Меня интересует только то, что я хочу сказать, то немногое, что удается сказать. Я верю в это немногое, и мне интересно развивать свою мысль, которую кто-нибудь рано или поздно поймет. Конечно, и авторы-исполнители развивают свою мысль, имеют свой посыл. Который, даже будь он политическим, не более важен, потому что сегодня все – политика. Если я говорю: «Лучше готовить этот суп, потому что он вкуснее того», это уже политика. И тогда, не беря во внимание политику, разница между мной и ними, возможно, в том, что они немножечко менее натуральны, чем я.

Часто я сомневаюсь, что для того, чтобы быть истинно великим, нужно иметь сомнения. Я полагаю, что

имею очень ясные идеи. Однако я всегда имею в виду возможность, что могу ошибаться. Единственная вещь, заставляющая меня идти вперед, когда я должен что-либо сделать или сказать, это когда я повторяю себе: «Я уверен, что то, что я собираюсь сказать, должны понять все, потому что это правильно. Однако это может и не быть правильным. И, что делать?» Тогда между двумя этими мыслями встает арбитр, которым является крепкая вера: «Однако, минуточку: я действительно убежден, или внутри меня есть маленькая доля лицемерия? Может, с этой правильной вещью я лью воду на свою мельницу, потому что мне нужно зарабатывать? Нужно проверить с этой точки зрения. Например, нужно решить: «Ты спекулируешь на религии, потому что это тебе удобно, потому что другие этого не сделали, сделал ты, и это было ново». Но спекулирую я или не спекулирую? Нет, я не спекулирую». И что потом? Я не размышляю ни о том, ни об этом и решительно стартую. Моя сила в естественности. Я настоящий, даже если и совершаю ошибки, потому что крупные ошибки совершают и натуральные люди. Можно даже проигрывать войны из-за чрезмерной естественности.

Сначала шоу

Я естественный, однако, сознавая, что если я что-то делаю, это увидит много людей, первое, что я себе говорю, это: «Теперь я должен сделать это шоу. В него, если смогу, я заложу посыл. Отныне это задание номер один, я это не упущу». Однако я всегда считал, что никогда не нужно, обращаясь к людям, морочить им головы. И что же тогда делать? Если я действительно хочу вложить некий посыл, я должен, прежде всего, заняться шоу, учитывая, что, может, и не удастся высказаться. И на этой основе, если найдется щелочка, я втисну свой посыл. Беда, если для того, чтобы высказаться, выходят на сцену и читают проповедь. Тогда, конечно, посыла не будет. И успеха тоже.

Успех для меня это игра, и я, помимо всего прочего, много для этого работаю. Или же, скажем, что я попался в эту ловушку и вынужден много работать, чтобы добиться успеха. Мне нравится эта игра, потому что каждый раз, как я что-нибудь делаю, я думаю: «Люди скажут: «Смотри, что он сделал!» И журналисты тоже так скажут. Потом я сделаю противоположное и так я их поставлю в тупик». В общем, это игра. Но для меня, когда в зале пятьдесят тысяч зрителей, которые вскакивают и кричат: «Адриано, ты лучший!», это как если бы мне это сказали двое моих друзей у меня дома. То же самое, без разницы.

С открытыми картами

Когда я начал петь, одним из моих кумиров был Синатра. Я до сих пор восхищаюсь им как певцом. По мне, это один из самых выдающихся исполнителей, какие существовали. Мне нравились его фильмы, мне нравилось существование этого клана, который был у него, этих четырех знаменитых друзей. И, должен сказать, что в этом, возможно, я пытался ему подражать. Я, когда основал «Клан», имел в виду цель создать пятерых таких же значительных, как я, артистов, так как думал: «Если нас пятеро, мы сорвем банк». И потом, одному невесело, и всегда, пожалуй, немножко труднее. Мне нравилась мысль быть в пятерке сильных. Но это не вышло, потому что трудно соединить интересы и удовольствие.

Но я знаю, что Синатра, кроме того, что он певец, имел не слишком прозрачные связи. Нет, в этом я не пытался ему подражать. Наоборот, я считаю, что это именно черта моего характера – открывать карты, даже зная, что иногда этого делать не следует. Даже в любви, то же самое. Я открываю карты, то есть приглашаю других посмотреть. Может, это потому, что я чувствую себя сильным.

«Клан»

Миф о клане, наверное, это миф о молодости. Сегодня было бы просто взять пятерых талантливых и сказать: «Объединимся в клан». Это произошло бы тут же, и, пожалуй, они были бы даже довольны, что я главный, из-за извлекаемой для себя пользы. Но это не было бы хорошо, потому что следовало бы не из дружбы, а из выгоды. Тогда к чему клан? Лучше его не собирать.

«Клан»

Челентано больше не существует. Однажды я сказал своим друзьям: «Лучше, чтобы я расторг с вами договор. Думаю, что этим окажу вам услугу, потому что вот вы со мной, и что? Вы не делаете ничего. Потому что каждый раз, когда я прошу на телевидении пригласить одного из вас, они меня шантажируют, говоря: «Мы возьмем его, если и ты придешь». И что мне делать? Тогда я должен ходить на телевидение каждый день. И, стараясь вам помочь, получается, что я вам не помогаю и сверх того разрушаю самого себя. Это тяжелая борьба, это сложно. Лучше, чтобы каждый из вас искал свою, другую, дорогу, чтобы каждый шел своими силами и, без сомненья, думаю, вы что-то совершите, большее, чем оставаясь со мной». Итак, «Клан» еще существует, но только как этикетка. Он стал индустриальной вещью. «Клан» - это я.

Я немного об этом сожалею. Лишь немного, если подумать о трудностях, с которыми я столкнулся, со спорами, в которых каждый раз я должен был выступать арбитром, которые рождались из зависти друг к другу, потому что каждый хотел продвинуться первым. Я собирал собрание за собранием и говорил: «Ребята, мы должны решить, кого мы должны продвигать. Решили продвигать этого? Тогда приложим все усилия, поможем ему, потому что, продвигая его, мы продвигаем «Клан»». У меня были находки. Например, с Рики Джанко. Я записал песню, которая называлась «Preghero» и которая очень хорошо продавалась. Его я записал следующим. На моем конверте я написал: «Первая часть», и добавил: «Вторая часть записана не мной, а Рики Джанко, на диске «Клана»». Люди были почти обязаны купить вторую часть, потому что им было любопытно, чем все закончится. С такими находками и другим членам «Клана» удавалось достигать больших продаж. «I Ribelli», например, были первой в Италии группой, еще до «Beatles», продавшей пятьсот тысяч копий диска со знаменитой «Chi sara la ragazza del Clan?» Как девушку «Клана» затем продвигали Милену Канту. Однако, несмотря на мои усилия, внутри «Клана» шла постоянная война. Сейчас я чувствую себя намного легче. Однако, учитывая, что хотелось бы, чтобы такое сообщество было, ясно, что небольшое сожаление остается.

Настоящий клан у меня был всегда, с детства, и он тот же, что и сейчас, вне звукозаписывающего лэйбла. Это друзья, с которыми я и работаю наравне. Ну, если быть точным, не совсем наравне. Потому что они знают, что даже когда речь идет о работе, я, парень с улицы Глюка, с ними. Но они должны быть начеку, потому что Адриано Челентано ни с ними, ни со мной. Это общественная вещь. И, в этом аспекте, наши отношения не равны. Это я несу ответственность за все, это я должен подготавливать ту вещь, которая называется Челентано, и все знают, что должны придерживаться некоторых правил, некоторых решений. Я могу сильно рассердиться, но и в ту минуту, когда я сержусь, дружба, которая есть между нами, всегда остается. Может быть, только на пятьдесят процентов мне нравится, что все зависит от меня. Часто мне этого не хочется, потому что игра идет по-крупному, и проблемы тоже большие. Иногда прямо-таки как горы.

Лучше шеф, чем босс

Босс. Мне никогда не нравилось это слово. Лучше «шеф», потому что «босс» тут же вызывает ассоциации с мафией. Часто из-за того, что я главный, я чувствую себя одиноко. Должно быть, всегда. Ориентир! Например, когда я снимаю фильм, получается, что я должен придумать историю, написать сценарий, должен сделать музыку, должен всем управлять, должен говорить актерам делать то или это, должен указывать позиции для камеры, должен проговаривать огромное количество вещей, и люди все тут, ждут. И тогда я вижу, что они смотрят на меня, как ожидающие приказаний. Тогда я чувствую себя одиноким. Нет никого, кто мог бы меня приободрить. Даже друзья не могут приободрить тебя, потому что те же друзья, когда приходят на съемку, ориентируются на тебя, и понемногу и они перенимают тон, который не то чтобы почтение, но, как становится понятно, это тон близкий к почтению, и это мне неприятно. Тогда, не знаю, мне хочется разрядить обстановку, сказав: «Да пошло все в задницу!» Но не получается. Решения все на мне, и единственная вещь, которая может разрешить эту ситуацию, вещь очень мощная, как пуля, попадающая тебе в живот, это только женщина. Не какая-нибудь женщина, а одна единственная. Твоя женщина, которая может тебе сказать: «Забудь об этом». Но если она этого не говорит, тогда это грустно.