Рай земной
Шрифт:
– Давай посмотрим, – ответил он на ее страстную мольбу о поцелуе.
Он прижал ее к себе и надолго прильнул к ее губам – не страстным, но исполненным безмерной неги поцелуем.
– Да, – прозвучал простой ответ на ее же собственный вопрос. Она улыбнулась легкой улыбкой, спряталась в его объятиях и уснула.
Они вернулись в деревню с первыми лучами рассвета. Магдалена завернулась в большой кусок хлопковой ткани, которой они вчера вытирались, а он шел в своей набедренной повязке.
На улицах в тот день было много народа, поскольку предстоял особый религиозный праздник. Магдалене было любопытно
Они для нее больше не были голыми дикарями, хотя где-то глубоко в душе она подшучивала над двойной моралью, к которой ее приучил Аарон. Женщины в деревне в половом отношении были неразборчивы и ходили обнаженными, пока не вступали в брак. Он же всегда осуждал ее за то, что несправедливо считал безнравственным, и приходил в ярость, когда она обнажала руки или ноги.
Она улыбнулась и кивнула людям, хлопотавшим возле домов.
Аарон ревновал! Ни один мужчина, кроме него, не должен видеть ее раздетой. Это наполняло ее сердце радостью, особенно после его нежных ласк прошлой ночью. Он искупал свою вину за то, что послал ее работать на полях. Половину его злости составляло чувство вины, а другую – чувство испуганного собственники. Это наверняка означало, что он начинал отвечать взаимностью на ее чувства. «Может, это займет у меня много времени, муж мой, но я поклялась, что заставлю тебя любить меня, и этого добьюсь!»
Ближе к полудню медленно и упорно стали бить барабаны. Каждый житель деревни, вне зависимости от ранга, был чисто вымыт и одет в лучшие церемониальные одежды, волосы украшены перьями. На каждом было много красивых золотых и медных украшений, ожерелий и красивых, затейливо расшитых поясов.
– Что мы должны делать? – нервно спросила Магдалена, когда увидела, что улицы заполняются торжественными таинцами, выстраивающимися в очередь, чтобы войти в храм, расположенный по соседству с бохио Гуаканагари.
– Я уже говорил тебе, что лучше всего будет, если ты останешься здесь, – тревожно ответил он. Это праздник в честь их земи, а это может оскорбить твои религиозные чувства.
Она настороженно посмотрела на него:
– Уж не собираются ли они подавать рыбьи глаза или какой-нибудь подобный деликатес?
Аарон улыбнулся:
Нет, ничего подобного. Только хлеб из кассавы, освященный особым способом.
– Тогда я пойду. Мне надоели эти занудные священники в Изабелле, которые обвиняют таинцев, что у них языческие обычаи, но при этом никогда не приезжают в деревню, чтобы убедиться, во что именно верят таинцы. Как мы можем научить их нашей вере, если сами не знаем их религии?
– Брат Рамон учит их язык и обычаи. Со временем, думаю, он в этом лучше преуспеет, если они сами первыми не обратят его в свою веру, – с улыбкой ответил Аарон.
Брат Рамон – хороший человек, может, чересчур книжный, но я не думаю, что он один может многое сделать. Адмирал посылает много прошений прислать сюда еще священников, но никого до сих пор не прислали.
– Я сомневаюсь, что тебе грозит опасность оказаться обращенной в языческую веру! – Но тут с его лица сбежала улыбка, он подошел к ней и погладил ее длинные огненные волосы. – Если ты пойдешь, то увидишь там некоторые неприятные вещи, – не такие, как рыбьи глаза, но… – Он умолк и вынул две небольшие тыквенные ложки из горшка, стоявшего в углу, а потом вручил одну ложку ей, – Здесь принято перед этим высоким празднеством опорожнить желудок у входа в храм, чтобы очиститься.
Она выглядела смущенной:
– Я решила, что их вчерашнее купание было средством очищения в честь храма. Что они еще должны сделать – может, поститься?
– Ну, можно так сказать.
Но когда Аарон попытался объяснить жене, в чем дело, он по-настоящему понял, насколько он растворился в культуре таинцев. И не потому, что он преклонялся перед земи, но он согласился с их восприятием Бога и не видел смысла обращать их в христианство.
Он посмотрел на ее озадаченное лицо.
– Вот так, – он поднял маленькую ложку, – мим пользуются у входа в храм.
Он вставил ложку в горло, но не нажал на нее.
– Ты должна очистить себя рвотой. Она побледнела.
– Я могла бы попоститься, но… – Она философски пожала плечами. – Это будет самым интересным. Гуаканагари – священник и в то же время касик, не так ли?
Да. Он возглавит процессию, – ответил Аарон.
«Тогда с ним будет Алия».
– Я пойду с тобой и обещаю не опозорить тебя или себя. После рыбьих глаз это будет намного лучше – все равно что ранней весной есть незрелые яблоки, – озорно сказала она.
В такие минуты, как сейчас, Аарон чувствовал, что все больше подпадает под ее чары. Он забывал, что ее отцом был Бернардо Вальдес, что она могла быть замешана в трагедии его семьи. Она не была его врагом, но женой.
– Давай пойдем. Но смотри, делай так, как я покажу, – сурово сказал он.
Длинная процессия, состоявшая примерно из тысячи человек, медленно двигалась. В ней были свободные люди всех рангов – от ремесленников до представителей королевской семьи, и все они шли под звуки барабана. Гуаканагари, его брат, его жены и сестры возглавляли процессию. Все женщины из королевской семьи несли на голове огромные корзины, наполненные хлебом из кассавы. Алия несла свою корзину с королевской грацией. На бедре она легко несла Наваро.
Магдалена заметила, как глаза Аарона устремились к сыну. «Он хочет ребенка. Я должна с этим смириться». Но она знала, что ни за что не смирится с тем, чтобы ее муж продолжал отношения с Алией!
Она взяла себя в руки, когда они подошли к большим урнам, расположенным по обе стороны широких дверей, поспешно проделала то, чему научил ее Аарон, а потом с благодарностью приняла глоток воды от служки.
Сделанное из тростника и крытое соломой сооружение было огромным, чуть ли не пятьдесят ярдов длиной и двадцать шириной. Гости входили внутрь и садились на пятки с непринужденностью людей, рожденных проводить часы в таком удобном положении. Магдалена, подражая другим, села поближе к Аарону, моля Бога, чтобы церемония не затянулась.