Райские птицы из прошлого века
Шрифт:
– Он любил ее.
– Тоже возможно, – Саломея не стала возражать. Что она вообще знала о любви с ее неудавшейся личной жизнью и зимними романами? – Он ее любил, но изменял. А она любила его и тоже изменяла. Еще вместе они ломали людей.
Олег угрюмо молчал.
– Только то, что с ними произошло, все равно неправильно. И я думаю, что люди, которые это устроили, должны быть наказаны. По закону. Понимаешь, Олег? По закону.
Саломее хотелось бы, чтобы Олег действительно ее понял. А он кивнул и предложил:
– Идем.
– Не знаю, – честно ответила Саломея. – Я думаю, что зря. Но запределье иногда… совсем забирает людей.
Дом был пуст. От входной двери протянулась вереница вещей. Аккуратно разложенные рубашки, брюки, юбки, лиловый бюстгальтер с бабочкой и кокетливые шелковые трусики. Дохлыми змеями свисали чулки с люстры, а в чаше фонтана блестели украшения и золотистые фантики конфет.
– По-моему, надо звонить в полицию, – сказала Саломея, переступив через пушистый ком шубы. – Скажи, что здесь опять готовится убийство.
Она поднималась по этой цепочке из чужой одежды, где перемешалось дорогое и дешевое, мужское и женское, нарядное и не очень. И, поднявшись на второй этаж, Саломея двинулась по коридору.
Что-то в этой картине безумия смущало ее.
Слишком аккуратно? Пожалуй. Театральные подмостки с тщательно подготовленными декорациями, со светотенями, привязанными на поводок умелого оператора.
Перевернутая мебель.
Щепки.
Топор, вонзившийся в стену. Кровь. Настоящая. Свежая. И тянется, тянется цепочкой. Ведет за собой. Капли – темные звездочки на светлом полу. Иногда – запятые. Реже – длинные тонкие мазки.
– Он не спешил, – Саломея опустилась на колени, чтобы получше разглядеть капли. – Посмотри, видишь форма округлая, значит, человек стоял. А вот тут он шел, но медленно. А тут – быстрее.
Точки-тире. Азбука Морзе, которую легко читать, зная шифр.
– Почему он не спешил?
– Сил не было? – Олег держался рядом. Он нервничал, но держался, и это было хорошо, потому что Саломее некогда было бы возиться с чужой истерикой.
– Дорожка ровная. И крупных потеков нет. Он держался на ногах уверенно. Я думаю, что ему было нужно оставить след. Для нас.
Запределье волновалось. Граница натянулась до предела и грозила лопнуть. Тогда оба мира столкнутся снова. Внезапно и громко загомонили голуби. Птицы беспокоились. Голоса их звучали громко и даже чересчур громко для птичьих.
Саломея повернулась к Олегу и приложила палец к губам. Олег кивнул. Он стоял спокойно, только кулаки разжимал и сжимал, разжимал и сжимал.
Но как ударишь призрачного голубя?
Птицы ворковали, взлетали, оглушительно хлопая крыльями, исчезали, возвращая
– Запись, – сказала Саломея. – Слышите?
– Что?
– Она повторяется. Это просто запись, которая повторяется.
И вот когда рыжая сказала про запись, в голове у Олега точно щелкнуло. Конечно, запись. Обыкновенная такая запись, которую крутили ежевечерним концертом. Ну откуда в доме голубям взяться? Призраки? Какие, к дьяволу, призраки! Люди во всем виноваты.
Галина в спортивном костюме со вздутыми карманами, вечно молчаливая, вечно мрачная. Как никто подходящая на роль призрака.
Ее быстро научились не замечать. К чему тратить время на человека извне? Кира куда интересней.
Кира – солнце, в раздражающей короне которого скрывается маленькая черная дыра. И дыра эта сожрала Лешку. И Кира сойдет с ума, если узнает. А она непременно узнает, потому что позвонит.
Уже звонит.
И Олег сбрасывает входящий вызов, а потом вовсе отключает телефон.
Лучше уж пару минут неизвестности, чем… чем сказать, что из-за Олега парень пропал. Надо было взять с собой, не отпускать ни на шаг, а лучше и вовсе вывести за город и передать в руки няньке, гувернантке, начальнику службы охраны… кому-нибудь, только не этой стерве.
– Еще рано нервничать, – сказала Саломея, закладывая рыжие прядки за уши. – Я думаю, у нас сутки в запасе. Ее сестра умерла два года назад. И если мстить, то к дате.
Мстить? Но разве Олег имеет отношение к тому, что случилось? Он-то каким боком? Или Кира? И уж тем более мальчишка.
Дорожка из крови вела на кухню. Олег здесь бывал – огромное помещение самого зловещего вида, которое, несмотря на обилие ламп, оставалось сумрачным, неприятным.
У самого порога лежала Галина. Она походила на тряпичную куклу, которую смяли и бросили в этой нелепой неестественной для человека позе. Левая рука спряталась под спину, правая, полусогнутая, прикрывала лицо. Прямые ноги упирались в ступеньки, и подошвы кроссовок блестели багряным.
Рядом валялся новенький топор. А чуть дальше, у самого холодильника, сидел Василий, скукожившись, сунув ладони в подмышки. Он раскачивался и мурлыкал песенку. С появлением Саломеи и Олега Василий замолчал.
– Я ее убил, – сказал он, выпрямляясь. И руками, и плечами упираясь в стену, он поднялся и застыл, глядя растерянно. – Это я ее убил. Она хотела убить меня. Она забрала Тамару. И Лешку. Пришла за мной. А я убил ее…
– Все-таки не договорились? – спросила Саломея, а Олег понял, что с этого момента все пойдет не по плану.
– Она хотела убить меня. Она хотела убить меня. Она… – Василий вдруг выпрямился, а из рукава в ладонь выскользнул пистолет. – Представляете, эта тварь решила убить и меня! Она совершенно сдвинулась!