Раз-раз, зато не Микаэль
Шрифт:
– Крутило, – подполковник тяжко вздохнул. – Всю ночь крутило. До утра глаз не могли сомкнуть.
– Какое совпадение. Я тоже.
– Миша, – примирительно начал Бык.
Перевернул страницу. Целая полоса отведена даме-врачу, что настоятельно рекомендует не употреблять в пищу иностранное мясо. Видите ли, заграничных кур содержат в плохих условиях, кормят всяким мусором. Варвары,
Оправдания Быка проигрывали статье вчистую. В состязании двух бюджетников победу одержали мигалки с красным крестом. И чёрным, подаренным всей системе правительством. Я подождал какое-то время ради условного приличия. Поднялся. Теплов сидел, облокотившись на стол. Руки сжаты в кулаки до белых костяшек. Я приветливо кивнул и вышел. Надо найти мальчишку. Остальное неинтересно.
Бедный городок, в котором все уже всё знают, но каково ему будет после выпуска федеральных новостей? Мне неинтересно.
Весь отдел занимается поиском родни погибшей. Для каждого сотрудника раскрыть это преступление – дело чести. Да-да, я видел своими глазами, как их переживания падают вонючими окурками в заменяющее урну ведро – символ их доблести. Кривая жестянка – апофеоз морали.
В поиски вовлечены все силы. Подключились коллеги из соседних пунктов. Значит, не верит Бык, что девочка местная. И правильно делает. Единственное, что делает правильно. Пусть занимаются жертвой, а я сосредоточусь на свидетеле.
Спустился вниз. Подошёл к машине. Навстречу выскочил Карапетяныч:
– Михаил Алексеевич, а я вас жду!
– Порадуй.
– Не могу, – воришка жалобно развёл руками. – С вашими приметами никого. Никогошеньки. А я хорошо искал. Честно. Скажете, продукты вернуть?
– А они остались?
– Я немного оставил. Не всё съел. Скажете принести?
– Скажу садись, поехали, обновим твой холодильник. У тебя же есть холодильник?
– Есть, – изумлённый Карапетяныч плюхнулся на пассажирское. – Наш, советский. Комендант общежития
– Какой добрый человек.
– И плату с меня не берёт.
– Ну за то помещение, что он тебе выделил, плату брать грешно. А он, насколько помню, верующий.
– Да, – с чувством подтвердил попутчик, жадно взирая на мелькающий за окном город. – В церковь ходит. И мне ходить говорит. Я, Михаил Алексеевич, Ретретинск вдоль и поперёк исшагал. Всё знаю, каждую улочку, каждый закоулок, всякий тупичок. А, когда в машине едешь, всё по-другому кажется, будто я впервые здесь. Красиво так. И чудн'o. Что думаете?
– Думаю, что холодильник и бесплатную коморку комендант тебе выделил за твоё молчание о его неправомерных деяниях.
– Ой, а откуда вы знаете? – добродушно удивился Карапетяныч. – Посадите его? И меня выгоните?
– Что же ты, Авик, вокруг только плохое видишь?
– Не плохое, Михаил Алексеевич, а привычное. И не вокруг, а в людях.
Остановились около супермаркета. Распознав сквозь катаракту неприятно знакомое авто, старухи-торговки бросились сворачиваться.
– Как ежевичка, Мишенька, понравилась? – подобострастно начала бабулька.
– Не пробовал. Любишь ежевику? – спросил я у жавшегося за спиной воришки.
– Люблю, – честно кивнул тот.
– Откуда ему любить? – осмелела старуха в зелёной косынке. – Где бы он её пробовал? В тюрьме, что ли, на обед давали?
– Явно воровал, – загалдели остальные. – Вор, а на свободе. Не порядок!
Я расплатился за ягоды. Перевёл взгляд на торговок. Тишина воцарилась сказочная. Даже улица поумерила гул.
– Пошли, – я передал пакет Карапетянычу, двинулся ко входу.
ШЕСТЬ
Ежевика напоминала пенопласт. Зернышки лопались о нёбо. Вкус отсутствовал. Я опрокинул стакан в мусорку. Надо было отдать Карапетянычу. Он ягоды нахваливал. Пойти собрать? Ну я же не до такой степени его не уважаю? А есть у неуважения степень? Наверняка есть. Люди должны были придумать. Им нравится бросать и бросаться в градации. Красивый – симпатичный – так себе – урод. Много – достаточно – хватает –помогите, заради Бога.
Конец ознакомительного фрагмента.