Раз-раз, зато не Микаэль
Шрифт:
– Значит, он не у тебя украл?
– Не у меня.
– Так, может, это он нашёл?
– Может, и нашёл.
– Карапетяныч, забирай.
– Кто, я?
– Ты. Иди в магазин и жди меня. Без вопросов.
Воришка, понурив голову, сгрёб овощи обратно в карман и проследовал в торговую точку. Я отнёс покупки в машину, кинул старухе-партизанке полтинник и прошёл в супермаркет.
– Выбирай, – наказал я. – Встретимся у кассы.
– А что выбирать? – опешил Карапетяныч.
– Что хочешь. Кроме алкоголя. Алкоголь не куплю.
– А
– Остальное куплю. Это будет плата за твой труд.
– Какой такой труд? Бабку ту посадить хочешь?
– Узнаешь потом.
Я двинулся налево, прикидывая, что мне нужно и нужно ли что-то вообще. Карапетяныч, пошатываясь, ушёл вправо. Набрав всяких мелочей, я подошёл к кассе, где уже как штык меня поджидал воришка. Он улыбался во весь рот, радуясь, что, наверное, впервые в его руках не кража, а покупка.
Мужик он неплохой. Просто неумный. Вырос в детдоме. Семью, если таковая вообще была, не помнит. Младенцем его подбросили в больницу, прикрепив к ножке записку с именем и фамилией. Авик Карапетян. Стукнуло по макушке совершеннолетие, выпустился из приюта, украл. По мелочи. Безобидно. Его, конечно, поймали. Осудили. Дали немного, но отсидел от звонка до звонка. Никто его не навещал, как и в детстве.
Вышел. Не один, с клеймом вора. Последствия жизни в городке – все всё слишком быстро узнают и слишком долго помнят. На работу его не брали. Пришлось сделать кражи систематическими. Отметиться успел практически везде. Мелкая личность приобрела широкую известность. Но он славы своей стыдился. До последнего отнекивался. Мог заплакать. От частых переживаний чёрные волосы рано потеряли цвет. Щетина напротив сохранила насыщенность. Вот и ходил, бродил неприкаянный седой с чёрной бородой. Ну не Авиком же его звать? Имя какое-то мальчишеское. Вот за неимением отчества его функцию на себя приняла фамилия.
Карапетянычу уж сорок лет, а он до сих пор думает, что где-то живёт его многодетная семья. Вспоминает о нём, скучает. Наверное, даже ищет. Скоро непременно найдёт. А как же? Ведь так не бывает на свете, чтоб…. Свои бросили. Карапетяныч всё понимает: его ссылка в детдом – мера вынужденная. Денег мало, сестёр-братьев много. Мама с папой отобрали самого сильного и принесли его в жертву всеобщего благополучия. Карапетяныч не в обиде, ведь, главное, что его семья жива-здорова и ищет своего спасителя.
И ему не объяснить, что родители, решившие избавиться от ребёнка и одновременно указавшие его данные, не близкие к Ване Иванову, люди, мягко говоря, дрянные. Сказать по правде, совсем не родители. Государство детское выбрасывание не одобряет, потому на поиски Карапетян и заодно Карапетянов пустили не одни милицейские ресурсы. Нулевой результат. Значит, либо некто присвоил себе миссию именования найденного младенца. Либо то злонамеренный ход, чтобы усложнить следствию путь до истинных предков. Младенец приметный. Не африканец, конечно, но в толпе ретретинчан тоже не затеряется. Мой вывод – какая-то барышня согрешила
– Спасибо! Вот спасибо! – Карапетяныч блестел глазами, разглядывая покупки.
– Ты всё понял?
– Обижаете! Всё сделаю, как велели! Как только увижу кого с покоцанным лицом и убитыми коленками, сразу за ним. Тихо как мышка. Незаметно как…. Как….
– Как материнское пособие. Дальше!
– А дальше я его до дому провожу и бегом к вам.
У магазина было непривычно пусто. Бабульки успели свернуть торговлю и даже подмести за собой. Солнце тут же вцепилось в спину, мстило за общение с кондиционерами. Я сел в машину, открыл окно.
– Михаил Алексеевич, а что он натворил? Ну тот, кого мы ищем.
– Так, по мелочи.
– Вы его посадите, да? – Карапетяныч заметно приуныл. – Не хочется, чтобы из-за меня кого-то в тюрьму отправили. Я там был.
– И как?
– Не очень, Михаил Алексеевич. Скучно и невкусно.
– Зато воровать не надо.
– Да как же не надо?! Скажете тоже. Зэки спуску не дают, то хлеб стащи из столовой, то бумагу у завсклада. Токмо кражами и жил. А там не тут, ежели попадёшься, так наподдадут! Какое-то не исправление, получается, а оттачивание.
– Не горюй, не посажу. Это же ребёнок. А детей у нас не сажают. Пока.
ТРИ
– Почему думаешь, что ребёнок? – Бык опорожнил чашку горячего кофе, но так и не смог сжечь зевоту.
– Или карлик.
– С карликом было бы проще.
– Даже слишком. Потому думаю, что это ребёнок. Мальчик. Влюблённый. Увидел как предмет его детской страсти некто ведёт на озеро. Проследил. Теперь надолго обеспечен бессонницей и кошмарами.
– Лул сказала, что девочку повесили.
– Удивительно. Было бы, если бы она сказала что-то другое.
– Не шурши! Я тебя похвалить хотел. Ты молодец. Отлично поработал.
– Принято. Где Сныть?
– Дома валяется. Вчера обожрался в лесу.
– Теперь природа рвётся наружу.
– Бестолочь. Глаз да глаз за ним. А ты чего хотел?
– Хотел про участкового поспрашивать.
– Так давай я тебе его вызову!
– Не, мне бы про него, а не от него. С ним потом.
– Он, кстати, признался, что девочку из-под ивы взял. Говорит, перенёс, чтоб в озеро не смыло. Наказать?
– Похвалить. Если бы смыло, было бы суетнее.
– Чё думаешь?
– По городку ещё покататься.
– Не доверяешь Карапетянычу?
– Доверяю. Если мальчишка местный. Если приезжий, то надо посмотреть места, куда Карапетяныча не пустят.
– А, если он из села? Ты же говорил, что девочка из дачников.
– Передумал. Она совсем не загорелая. Если только вчера приехала, но тогда не вяжется это быстрое знакомство с убийцей. Скорее она из здешних.
– Или труп привезли.