Раз став героем
Шрифт:
Пока они ели, она рассказала о своей первой встрече с его семьей.
– Я служила на том же корабле, что и Хэрис Серрано, тогда я была младшим лейтенантом. Она хороший офицер, достойный восхищения. Когда у нее начались неприятности, я очень злилась... и не знала, чем могла бы помочь, хотя на самом деле я не могла ничего сделать.
– Я встречался с ней только один раз, - сказал Барин.
– Моя бабушка рассказывала мне о ней... не все, конечно, только то, что было можно. Она послала меня курьером, считая, что
По его тону Исмэй не была уверена, что повезло.
– Она вам не понравилась?
– Понравилась!
– это тоже было произнесено тоном, который она не поняла, а потом он добавил уже спокойнее.
– Дело не в том, понравилась или нет. Я привык к Серрано, я сам один из них. У людей сложилось о нас определенное впечатление. Нашу семью всегда обвиняли в высокомерии, даже когда мы не проявляли такового. Но она... больше всех похожа на бабушку.
Барин улыбнулся:
– Она купила мне обед. Правда, сначала пришла в бешенство при виде меня, а потом накормила обедом, очень дорогим... К тому же, все знают, что она сделала для Завьера.
– Но вы с ней расстались друзьями?
– Сомневаюсь, - теперь он смотрел в тарелку.
– Сомневаюсь, что сейчас она считает кого-нибудь из Серрано другом, хотя как я слышал, она снова разговаривает со своими родителями.
– Они не говорили?
– Нет. Все запутано... Согласно бабушке она думала, что они помогут ей после угроз Лепеску, но они не помогли, а потом она ушла со службы. Тогда бабушка приказала всем оставить ее в покое.
– Но я думала, это была тайная операция.
– И это тоже, но я не знаю, когда... или что происходило. Бабушка сказала, что это не мое дело и чтобы я не совал свой нос куда не следует и держал рот на замке.
Исмэй могла себе это представить и удивилась тому, что он нарушил запрет. У нее был свой запрет, который она не намеревалась нарушать, только потому что нашла нового друга.
– Я видела ее после Завьера, но только мельком, - сказала Исмэй.
В мрачное время перед трибуналом, когда она была уверена, что ее вышвырнут из Флота, воспоминание об уважении в тех темных глазах укрепляло ее дух. Ей бы хотелось чаще заслуживать такой взгляд.
– Мне сказали, что по закону нас обязаны держать врозь.
После этого Исмэй перешла к менее опасной теме.
***
Спустя несколько дней Барин попросил рассказать об Алтиплано, и Исмэй описала ему обширные травянистые равнины, взмывающие в небо вершины гор, семейное поместье, старый каменный город, даже цветное стекло, которое так любила в детстве.
– Кто представляет вас в Совете?
– спросил Барин.
– Никто. Мы не имеем прямого представителя.
– Почему?
– Основатели погибли, семья, которой мы служили, как и примерно половина отрядов милиции.
– Что говорит ваша бабушка?
– Моя бабушка?
С чего он взял, что слова ее бабушки имеют значение... Конечно же, потому что его бабушка была адмирал Серрано.
– Папа Стэфан говорит, что это возмутительная ложь, и Алтиплано должна иметь представителя, а может даже четырех...
Его взгляд заставил ее объяснить.
– Алтиплано не похожа на Флот... не смотря на военное общество. Мужчины и женщины обычно не занимаются одними и теми же вещами... я имею ввиду работу. Большинство военных и все старшие офицеры мужчины. Женщины управляют домом и большинством правительственных агенств, которые напрямую связаны с военными.
– Это странно, - сказал Барин.
– Почему?
Исмэй не любила думать об этом, а тем более говорить.
– Старые обычаи, - уклончиво ответила она.
– В любом случае это всего лишь Алтиплано.
– Вы поэтому уехали? Ваш отец был... главнокомандующим? А вы не могли служить?
Теперь на теле Исмэй выступил пот, а шея начала подергиваться.
– Не совсем. Послушайте... я не хочу говорить об этом.
Он раскинул руки:
– Хорошо... Я никогда не спрашивал, вы никогда не расстраивались, мы можем снова поговорить о моих родственниках, если не против.
Она кивнула, вонзив вилку в еду, которую едва различала, и Барин начал рассказывать о своем двоюродном брате Иссере, который был совершенно невыносим во время каникул. Исмэй не знала, все ли в его рассказе было правдой, но это не имело значения. Он вел себя вежливо, она еще вежливее, что само по себе считалось унизительным.
В ту ночь вернулись самые ужасные кошмары. Исмэй очнулась, тяжело дыша, посреди битвы за Презрение и поняла, что снова стала той перепуганной девочкой, у которой не хватило сил бороться с насильником... а потом страшное время в госпитале. Видение за видением: пожар, дым, боль и голоса, говорившие, что все в порядке, даже когда она пылала в огне и корчилась от боли. Наконец, Исмэй проснулась и включила свет. Это надо было прекратить. Она должна прекратить это. Надо взять себя в руки каким-то образом.
Решение было очевидным, но Исмэй отбросила его. В ее деле и так достаточно пятен после Следственной Комиссии и трибунала, и еще эта нелепая награда Алтиплано... а получив ко всему прочему и запись психоняни, она никогда не добьется того, чего хочет.
И чего же она хочет? Вопрос еще никогда не вставал так прямо. И в ту гнетущую ночь Исмэй серьезно задумалась над ним. Раньше... она бы сказала безопасности, которую Флот мог бы ей дать, защитив от прошлого. Но тот человек мертв, ложь обличена... она была в безопасности. Чего же ей на самом деле хотелось?