Разбитая ваза
Шрифт:
— В любом случае, — вставила миссис Помфрет, — раз Гарда решила передать письма в полицию, мы им уже не располагаем. Но мне кажется, что заявление мистера Гилла дает нам право потребовать объяснений у мисс Хит. С какой целью она вынесла скрипку из гримерной и прятала ее в течение двух дней?
Тед Гилл тяжело вздохнул.
— С этим можно подождать, — сказал Фокс. — Вы поговорите с мисс Хит позднее, если сочтете это стоящим занятием. Мистер Гилл считает, что, увидев скрипку, она поддалась иррациональному и непреодолимому импульсу.
— Не верю, — коротко отозвалась миссис
— Хорошо, я предлагаю вариант, который поможет решить две проблемы сразу, — сказал Перри Данхэм. — Вряд ли она нацистка, но, может, она страдает клептоманией? — С кривой усмешкой он обратился к отчиму: — Она была здесь в тот день, когда украли вазу Ван Ли, верно? Бьюсь об заклад, что это она стащила вазу: наверное, хотела положить начало собственной коллекции. Затем она стащила скрипку, чтобы начать другую коллекцию.
— Мадам, вам нравится чувство юмора вашего сына? — язвительно обратился Кох к миссис Помфрет.
Она ответила ему таким же взглядом и тем же тоном:
— Это не юмор, мистер Кох. Хотя он мог и шутить. Мне приходила в голову точно такая же мысль, совершенно серьезно. Вспомните, когда исчезла ваза, вы сказали, разумеется в шутку, что могли бы и сами ее взять, потому что были единственным из присутствующих, кто вполне понимал ее ценность. Хотя мы с мужем все время подозревали мисс Хит, мы, естественно, молчали, поскольку никаких доказательств у нас не было. Теперь, по крайней мере, мы можем сказать, что думаем. Согласен, Генри?
— Думаю, что да. — Помфрет чувствовал себя неловко. — Если это имеет какой-то смысл. Если это поможет вернуть вазу…
— Такой результат не исключается. — Миссис Помфрет перевела свой пронизывающий взгляд на Фокса. — Расскажите, пожалуйста, как вы узнали, что скрипку украла мисс Хит?
— Нет, — резко возразил Фокс. — По крайней мере не сейчас, потому что я должен сообщить вам еще нечто важное. Мы все это время занимались расследованием, что произошло со скрипкой после того, как Тьюсар играл на ней вечером в понедельник. А теперь следует установить, что произошло со скрипкой до того, как он на ней играл? — Голос его напрягся, в нем зазвучали язвительные нотки, что приковало к нему взоры всех присутствующих. Он продолжал: — Скорее вопрос заключается в том, кто это сделал, поскольку что с ней сделали, я уже знаю. В понедельник, между полуднем и восемью часами вечера, кто-то вылил большое количество лака в одно из отверстий скрипки и затем покрутил ее, чтобы лак как следует разлился по внутренней ее поверхности.
Послышались возгласы недоверия и удивления.
— Боже милостивый! — воскликнул Феликс Бек. — Но такое… никто из живых… — Он запнулся и умолк.
— Я обнаружил лак, — продолжал Фокс, — когда с помощью маленького фонарика пытался через отверстие разглядеть внутренности скрипки. Мне удалось увидеть только маленький участок, поэтому я не знаю, залил ли лак всю внутреннюю поверхность скрипки, но, скорее всего, это так. Я соскреб немного лака, он был еще вязким, поэтому, думаю, он попал в скрипку не так давно.
Я консультировался с экспертом…
— Где она? — спросил Адольф Кох.
— Я же сказал, внутренняя поверхность…
— Я
— В хранилище банка. Можете поверить мне на слово, лак там есть. Эксперт сказал, что скрипка теперь будет постепенно разрушаться. Можно разобрать ее и удалить лак, но даже если это будет сделано, он уже успел впитаться в дерево настолько, чтобы изменить тональность звучания. Эксперт сказал также, что толстый слой лака на нижней или верхней внутренней поверхности нарушает резонанс и тонкость звучания любой скрипки и что каждый, кто знаком с музыкальными инструментами, это прекрасно знает.
Фокс обвел глазами сидящих за столом: его острый взгляд не пропустил ни одного лица. Хиби Хит он не застал врасплох, она приняла более нелепую позу, которая в других обстоятельствах привлекла бы к ней внимание всех присутствующих, прижала руки к груди и воскликнула жутким загробным голосом:
— Лак!
Однако, похоже, ее никто не услышал. Каждый по-своему реагировал на безмолвный допрос Фокса.
Наконец Текумсе нарушил тишину:
— Итак, теперь вы все знаете, и вам это не нравится.
Я не виню вас. Полагаю, что новые факты укрепят подозрения мисс Тьюсар, что ее брат был убит. Возможно, это так. Возможно, и нет, с точки зрения закона. Тот, кто испортил скрипку Тьюсара, вероятно, хотел просто унизить и опозорить его. Даже если кто-то рассчитывал, что тот придет в такое отчаяние, что покончит с собой, было бы невозможно доказать, что такой расчет существовал и привел к преднамеренному убийству. Поэтому я сомневаюсь, что кто-то собирается заплатить за жизнь Тьюсара своею собственной жизнью. Но все же платить за содеянное придется. Когда я сидел в зале в тот вечер и смотрел на лицо Тьюсара, я не знал, что происходит, но сейчас знаю. По роду своей профессии я расследовал множество преступлений, включая и убийства, и не помню ни одного столь изощренного и омерзительного, как это.
— Судя по вашему тону, вы хотите упрекнуть нас в отсутствии совести? — саркастически спросил Кох. — Смею вас уверить: я не наливал лак в скрипку Яна.
Послышался ропот.
Фокс резко сказал:
— Не мое дело упрекать вас, я представил вам факты. И сделал это на сей раз не на правах дружеского участия. Я собираюсь немедленно сделать одно из двух: либо я допрошу каждого из вас с глазу на глаз, и подробно, и вы ответите…
— Тягомотина! — с чувством воскликнула миссис Помфрет. — Конечно, нам придется решить, что делать дальше, но если вы думаете превратить мой дом в полицейский участок…
— Выбирайте, миссис Помфрет: или полиция, или я.
Более того, я начну с вашего сына. Когда я вчера остался здесь один, он зашел и сказал, что вы хотите со мной поговорить. Он задержался в этой комнате, а я вышел, однако тут же вернулся и, заглянув в замочную скважину, увидел, что он достал скрипку. Если бы вы видели его лицо, когда я вошел, и слышали бы, что он сказал, вы бы поняли, как и я, что он не зря проводил там время.
Все повернулись к Перри Данхэму. Миссис Помфрет взглянула хмуро и с недоверием на Фокса, открыла рот и снова его закрыла, а потом спокойно обратилась к сыну: