Разбивая иллюзии
Шрифт:
“Показалось! Карина, Зоя, я все-таки вернусь к вам!” - это были последние связные мысли мужчины. Затем яркая вспышка, грохот и темнота…
Алексей не знал, что в этот момент на аэродроме застыл его бывший друг. С яростным оскалом, он медленно и со смаком нажал на красную кнопочку на пульте управления.
– Вот тебе, гнида, - прошипел он.
– Получай!
Спустя несколько секунд раздался оглушительный взрыв. Корявый растянул губы в жестокой улыбке и прошелся к кромке аэродрома, в ту сторону, где стоял джип. Запрыгнув вовнутрь, он поехал туда, где упали обгоревшие куски некогда красного самолета. Взрыв и падение самолета
***
Карине лестница казалась бесконечной. Отчего-то лифт не вызывался и девушке пришлось шагать пешком на десятый этаж в офис Овчаренко. Сердце колотилось и сжималось где-то в районе горла. Ступенька, затем еще одна… бесконечная лестница. Карина задыхалась. Горло сжимали спазмы. Девушка остановилась на мгновение, тяжело опираясь на широкие перила. Черт ее дернул бежать в офис к Овчаренко. К ее бывшему жениху, а ныне родному отцу. Черт бы побрал этого “папочку”! Она его любила! Любила и безумно ненавидела. Вместо счастливого семейного гнездышка, любящего и любимого мужа - новоявленный родитель, обескураженный внезапно обнаруженной кровиночкой. Карина была зла на того шутника, который свел их вместе. Всевышний жесток. Любить родного отца - страшный грех. Выходит, Карина - грешница.
Вдох…
Выдох…
Безумная боль разрывает легкие…
“Надо было бегать по утрам, чтобы не было такой одышки”, - смешные мысли ей лезут в голову. Просто жуть. И ощущение непоправимой утраты.
Ну, почему так больно… Всего десять минут назад что-то в ней оборвалось, сильная боль разрывала грудную клетку, а в голове лишь одна мысль - Леша! Да, она никогда не будет называть Овчаренко - “папа”. Он навсегда для нее останется любимым.
Последняя ступенька… Хрипы в горле и надсадный кашель. Из желудка поднимается волна желчи. Она знает - беда… Она не стучится в дверь. Она уже на пороге, стоит в дверях и улыбается страшной улыбкой…
Карина помотала головой. Черт, ну и мысли в голову лезут! Жуть! Решительно тряхнув волосами, девушка решительно сжала губы, невольно подражая Алексею и спокойно зашла.
“Уже давно семь вечера, а они еще работают”, - поразилась девушка.
– Алексея Николаевича нет, - вежливо и отстранённо заявила Лариса, усиленно стуча по клавишам.
– Но Вам письмо.
– Мне?
– опешила Карина. Что-то, но такого она не ожидала.
– Ну, да. Вы - Карина Николаенко?
– Лариса перестала печатать и повернулась к удивленной девушке.
– Я… - выдохнула Карина и утвердительно кивнула, подтверждая свои слова.
– Хорошо. Вот письмо, - деловито проговорила секретарь и повернулась к монитору.
– Алексей Николаевич надеялся, что Вы придете и распорядился, чтобы Вы его дождались. Прошу.
– Ладно, - пробурчала Карина недовольная таким поворотом событий и послушно уселась на удобный кожаный диванчик, прихватив письмо.
– Если хотите, могу включить Вам телевизор, - лениво предложила Лариса.
Карина равнодушно пожала плечами и сказала:
– Валяйте.
Секретарь
Осторожно вскрыв конверт, девушка достала шуршащую бумагу, пахнущую туалетной водой Hugo Boss и самим Алексеем. Карина не сдержалась. И с наслаждением вдохнула до боли знакомую смесь ароматов. Голова закружилась от воспоминаний. Те веселые, наполненные счастьем дни теперь канули в Лету. Неужели, они перепутали близость душ с обыкновенным родственным притяжением. Карина сжала пальцы, сминая тонкую бумагу, испещрённую ровными строчками. Сердце сжалось от боли. Комок от невыплаканных слез застрял в горле. Девушка торопливо развернула листок, сложенный вдвое.
Глаза заскользили по строчкам, написанным рукой Алексея:
“Карина, любимая… Мне так хочется назвать тебя любимой женщиной, женой, матерью моих детей… Но не вышло, не случилось. Не в этой жизни. А жаль…”
– Мне тоже жаль, - прошептала Карина с трудом сдерживая слезы.
“Мне с трудом вериться, что ты - МОЯ ДОЧЬ! Я знаю, как тебе больно. Знаю, потому что моя душа рвется на части… Не горюй… Я не стою этого. В моей жизни было столько грязи, ошибок и даже таких поступков, за которые мне пришлось поплатиться. Не буду уточнять каких, чтобы не втянуть тебя в ту грязь, где сидел последнее время…”
– У него были секреты! Я знала это! Я чувствовала!
– проговорила Карина, кусая губы.
“Знай, я люблю тебя такой любовью, какой не стоит тебя любить… Я никогда не буду тебе отцом, потому что вижу в тебе лишь свою женщину. А это противоестественно…”
– О, черт!
– простонала девушка и зажала ладошкой рот, когда поймала на себе неодобрительный взгляд Ларисы.
“Надеюсь, ты простишь мою растерянность. Простишь меня за то, что не оправдал твоих надежд и чаяний. Уверен, что время лечит, ты найдешь себе хорошего человека и со временем будешь воспринимать меня как отца. Знаю, будет нелегко, но ты сильная. Ты справишься…”
– Я могла только с тобой, - подавленно прошелестела Карина, глядя на листок затуманенными от слез глазами.
“Я молю небеса, чтобы они нам подарили встречу в следующей жизни. Новую. И не родственниками…”
– О, Боже, он прощается?
– простонала девушка, и ее голос тут же оборвался.
Секретарша сделала громче звук на телевизоре. Голос диктора за кадром был по-деловому сух. Ему было все равно. Показывали груду искореженного металла, дымящиеся ошметки плоти, застывшие разводы расплавившегося ранее пластика. В кадре прмелькнуло знакомое лицо небритого мужичка с носом подозрительно фиолетового цвета.
– Ото самое, я иду от Михалыча, сотрю… Летить, горить и как упадеть… Прибегаю к Михалычу, он сперва не поверил, что это самолет самого Овчаренко, - корреспондент невежливо прервал мужика на полуслове.
Сердце Карины замерло. Она не обратила внимание, что письмо выпало из рук и плавно опустилось на ковер. Сердце сжалось и разорвалось в очередной раз от боли. Сколько можно? Она же не железная!
“Это он”, - шепнула интуиция.
Теперь показывали журналиста. Он с фальшивой скорбной миной продолжал вещать: