Разборка по-русски

Шитов Владимир Кузьмич

Фактически общения между водителями фирмы «Стимул» и ее руководителем не было, чему Жиган был удивлен. ОднаКо у Голдобеева на такое поведение были свои основания. Пока водители фирмы «Стимул» сдавали на базу концерна свою продукцию, Голдобеевы тем временем смогли закупить в Венгрии для своей фирмы необходимые товары, тем самым исключив возможность порожнего пробега своих автомобилей по дороге домой.

Задержка на два дня в Будапеште позволила водителям купить себе в валютном магазине необходимые вещи. Там Жиган, кроме носильных вещей, купил себе электрогитару за семьдесят пять американских долларов, удивив своего напарника Мишина, который посчитал, со своей

стороны, глупостью тратить деньги на такую «чепуху».

Когда же Жиган, настроив гитару в магазине, заиграл на ней, то Мишин, покоренный мастерством и виртуозностью игры, изменил свое первоначальное мнение, согласившись с Жиганом, что он приобрел нужную и ценную вещь. Тут же он признался Жигану, что питает слабость к этому виду инструмента.

По пути следования домой из Венгрии, отдыхая после своей смены, Жиган иногда по просьбе Мишина играл и пел под гитару, доставляя ему истинное удовольствие. При этом и сам Жиган получал наслаждение от игры на гитаре, которую где-то уже как полгода не брал в руки и не тренировал свои пальцы.

Слушая игру Жигана, Мишин попросил его:

— Ты бы спел мне чего-нибудь путевое.

— Я не против, но у меня в основном зековский репертуар. Я не знаю, как ты его воспримешь, — чувствуя к Мишину симпатию, несмотря на все его недостатки, ответил Жиган.

Он был благодарен напарнику за то, что тот выяснял и разрешал с дорожными службами все недоразумения, тогда как Жиган, не обладая ни его практическими способностями, ни дипломатией, освобождался Мишиным от этих необходимых формальностей.

— Честно признаться, я мало слышал песен вашего репертуара, но они мне нравятся своей душевностью и искренностью, — сознался ему Мишин.

— Я много знаю песен, какую тебе из них спеть?

— На свое усмотрение, — посоветовал ему напарник.

— Чтобы ты мог представить, как много песен я знаю, то сообщу, что только лишь о журавлях я знаю пять песен, — похвастался Жиган своему товарищу.

— Честно? — удивился Мишин.

— Без брешешь, — заверил его Жиган.

— А ну наиграй и спой мне свои песни, знаю я их или нет, — лихо управляя автомобилем, попросил его Мишин, довольный, что имеет возможность и на работе приятно провести время.

Пробежав пальцами по струнам гитары, Жиган начал. Внимательно слушая музыку, не отвлекаясь от ленты дороги, Мишин довольно и убежденно заявил:

— Эту песню я знаю, — после чего стал подпевать под гитару слова песни:

Летит, летит по небу клин усталый. Летит в тумане на исходе дня. И в том строю есть промежуток малый. Быть может, это место для меня…

— Лебединая песня Марка Бернеса, — напомнил Мишину Жиган.

— Слова в песне богатые и емкие, — согласился с ним Мишин.

Мотивы и слова других песен он не знал. Тогда Жиган стал просвещать своего напарника:

— До Второй мировой войны в Румынии жил знаменитый русский эмигрант по фамилии Лещенко, обладавший прекрасным голосом, однофамилец Льва Лещенко. Он сильно тосковал по Родине, на которую смог вернуться лишь в пятидесятые годы. Через несколько лет после своего возвращения домой он умер в Киеве. Лещенко, находясь за границей, тоскуя по Родине, пел свои песни, из них я знаю четыре о журавлях. Все их я не хочу петь с начала и до конца, но по нескольку куплетов из каждой песни напою. Если надоест меня слушать, то скажешь, — скромничая, заметил Жиган.

— Ты, наверное, шутишь, если допускаешь,

что я тебя прерву? Я же себе не враг, — улыбнувшись, возразил ему Мишин, плотно усаживаясь в своем кресле.

По привычке пробежав пальцами по струнам гитары, Жиган запел:

Ты грустишь где-то там, в юго-западной зоне, Среди мрачных людей, среди вражьей земли. Не увидеть тебе нашей ясной лазури, Пусть летят над тобой на восток журавли…

— Эта песня Лещенко исполнялась в годы войны в ресторанах Румынии, — пояснил Жиган и продолжил:

Здесь под небом чужим я, как гость нежеланный, Слышу крик журавлей, улетающих вдаль. Сердце бьется сильней, видя их караваны, И в родные края провожаю их я…

— Эту песню я не знаю, но раньше я ее уже слышал, — прервал Жигана Мишин.

— Она у нас распространенная, — согласился с ним Жиган, не прерывая игры.

Журавли улетели, журавли улетели, Опустели, умолкли, затихли поля. Лишь оставила стая среди бурь и метели Одного с перебитым крылом журавля… Ну и что ж, ну и пусть, Пусть последний закат в моей жизни горит, Журавли улетели, журавли улетели, Только я с перебитым крылом позабыт…

— Отличная песня, скажу я тебе, — прослушав ее до конца, восхищенно заметил Мишин.

Не вступая с ним в полемику по этому вопросу, считая это лишним, так как песни, которые ему не нравились, Жиган не стал бы ни наигрывать, ни петь, он продолжил:

Далеко, далеко журавли улетели, Где поля, где моря, где дороги заносят метели. А лететь журавлям, а лететь журавлям нету мочи, И присели они на поле в лесу среди ночи. А наутро снялись и на юг полетели далекий, Лишь остался один на поле бродить одинокий, И кричал он им вслед: «Заберите меня с собой, братцы. Нету сил у меня, нету мочи на воздух подняться…» Так вот в жизни порой отстаем мы от стаи крылатой, Хотя знаем о том, что у жизни законы все святы, Но судьба над тобой начинает шутить и смеяться, Все друзья отойдут, и никто не поможет подняться.

Жиган прекратил играть на гитаре и петь. И слушатель, и певец молчали. Глубоко вздохнув, Жиган положил гитару на кровать за спинку своего сиденья. Рассеянно глядя вперед, Жиган сравнивал свою жизнь с жизнью журавлей из песен, находя много общего в этих судьбах.

Прослушанные Мишиным песни в исполнении Жигана тронули его душу. Он счел целесообразным не беспокоить его больше своими вопросами, делиться своими впечатлениями. Сосредоточенно глядя на трассу, он сейчас тоже думал о своем, наболевшем…