Разборки в Токио
Шрифт:
Заметили, значит.
— Или по я… — угрожающе пробормотал Бобрик.
— Иди, подгони тачку, — сказал Перманент.
— Она прямо у входа.
— Тогда иди и посиди там.
— Но… — Сказать Бобрику было нечего. Главным был Перманент, так что Бобрик молча побрел из вестибюля.
— Прошу его извинить. — Перманент покачал головой. — Он у нас недавно, новичок с Кюсю. Вы же знаете этих южан — не чувствуют разницы между дружественным бизнесом и вымогательством.
— А в данном случае что?
— Приходите завтра в нашу штаб-квартиру в Икебукуро. Спросите любого, кто не выглядит респектабельно, и он скажет, как пройти. Не заставляйте вас искать.
— А
— Тогда впредь будете печатать статьи одной рукой, — сказал он, повернулся и направился к выходу.
Якудза — остроумнейшие люди.
Первое сообщение на автоответчике было от Брандо Набико. Он доложил, что достал «нужный документ» и попросил меня быть на западном выходе станции Синдзюку в девять утра. Добавил, что найдет меня сам. Все засекречено, как в шпионском фильме.
Второе прислала Сара. Трудно было понять, что она говорит, — не из-за плохой связи, а потому, что ее напичкали лекарствами. Она путалась и невнятно бубнила. Пулеметными очередями она выдавала чепуху, а потом на пару секунд замолкала. Я прослушал ее сообщение раз пять или шесть; кажется, в одном месте она сказала: «Хочу тебя возненавидеть». Но это также могло быть «форели в речке не увидеть». Прослушав несколько раз, я так и не понял, что это было. Все равно что прокручивать запись наоборот, ища скрытое послание.
Я страшно скучал по Саре. Мы были вместе с того момента, когда она вошла в редакцию «Молодежи Азии» — амбициозная девятнадцатилетняя девчонка с отвратительной прической под панка и соответствующими повадками.
С тех пор прошли годы, но, хотя многое в ней изменилось, я все еще видел ее девятнадцатилетней стажеркой, юной красоткой с живым умом и темпераментом еще живее.
И отчасти в этом проблема, причина, отчего она отказалась ехать со мной в Японию. Она заявила, что ей надоела роль индейца Тонто при мне, Одиноком Рейнджере. Можно ли ее винить? Но и я ни на что не променяю свою маску и серебряные пули — тем более что читатели «Молодежи Азии» неизменно жаждут первоклассных искрометных статей об удивительном микрокосме азиатских тинэйджеров.
К тому же на горизонте появилась таинственная гейша Флердоранж, которая так и манила меня последовать за ней в зловещий туман.
7
Для встречи с Набико возле станции Синдзюку я выбрал весьма неудачное место. Я сел как раз слева от торговых автоматов, которые работали по принципу мини-«7-11»: прохладительные и спиртные напитки, крем для бритья, тюбики с зубной пастой, газеты, комиксы и последний диск группы «О'кей! Душевные страдания». Я даже как-то видел автоматы, торгующие якобы пользованными трусиками японских школьниц. Я набил ими целый чемодан: хотел, когда таможенник спросит, что из моих вещей подлежит декларированию, ответить «Женские трусики!» Правда, шутка не удалась. Таможенник даже не улыбнулся. Бухгалтер Чак — тоже.
Торговые автоматы раздражали имитацией навязчивой вежливости токийских продавщиц. Всякий раз, выдавая очередную чашечку кофе, автомат электронным голосом заунывно гнусавил: «аригато годзаймасита». [32] Каждый следующий автомат старался перещеголять предыдущий по части вежливости. Автомат с кока-колой гундел: «Спасибо, уважаемый покупатель. Наслаждайтесь колой», а автомат с «Покари-Свит»: «Спасибо многоуважаемый покупатель.
32
Большое спасибо (яп.).
Большинство принимали благодарность за чистую монету. Я не раз слышал, как люди отвечали говорливой машине: «Пожалуйста» или даже машинально слегка ей кланялись. Один знакомый социолог развил целую теорию о том, что любовь японцев к говорящим машинам уходит корнями в анимистические верования синтоизма и в буддистские догматы, которые наделяют статусом разумных существ даже камни.
Может быть. Большинство моих знакомых американцев не любят машины, считая их зловещими предвестниками эпохи мирового господства роботов. Лично я считаю, что обходительные торговые автоматы не так уж плохи. Если миром будут управлять машины, пусть они, по крайней мере, будут вежливы.
Правда, автомат рядом со мной оказался воистину невыносим. Продавал он виски в бумажных стаканчиках. При выдаче виски он откалывал шутки — неизменно дурацкие. Может, это правительственная программа: постепенно отучить покупателей от алкоголя, создавая негативную ассоциацию спиртного с неприятным юмором.
Я сидел и размышлял об этом, и тут кто-то подошел к автомату-шутнику и опустил несколько монет. Человек выглядел диковато. В длинной шинели и широкополой шляпе, затеняющей кустистые брови, темные очки и длинные усы. Фу Манчу, одетый под Филиппа Марлоу. [33] Бросая монеты в автомат, парень озирался, словно опасаясь, что увидят, как он покупает у автомата виски в восемь сорок пять утра.
33
Фу Манчу — злодей-китаец, персонаж книг Сакса Ромера и многочисленных кинофильмов. Филипп Марлоу — частный детектив в произведениях Рэймонда Чандлера.
— Какая разница между Годзиллой и членом либеральной демократической партии? — спросил автомат бедного недотепу.
— Господин Чака! — зашептал мне парень. — Я достал, что вы просили.
Набико.
— Спасибо, — сказал я, — пусть я ретроград, но до девяти утра не пью.
— Не виски, рукопись, — прошептал он громче, оглядываясь. Я притворился, что не понимаю.
— Эти штуки продают рукописи? Пожалуй, тогда лучше виски, — ответил я, вставая.
Набико рывком снял темные очки:
— Чака! Это я, Брандо Набико. Я достал рукопись.
— Набико? — сказал я. — А я тебя в этом пальтишке и не признал.
— Это не мое, — сказал он, усмехаясь из-под вислых фальшивых усов. Я вдруг подумал, как мой шофер, Синто Хирохито, выглядел бы с такими усами. Пожалуй, так же нелепо.
— Ты хоть знаешь, как выглядишь? — спросил я.
— Да, — ответил Набико. Я так понимаю, можно ему не сообщать. — Не подумайте, что я преувеличиваю, но у меня единственная оставшаяся рукопись «Разборок в Токио». Остальные сгорели при пожаре.