Разбойничий тракт
Шрифт:
– Дальше скачите сами, – втыкая нагайку за голенище сапога, сказал другу Гонтарь. – Не забудь, Дарган, о чем договорились.
– Не забуду, Гонтарь, даю слово. – Дарган смахнул рукавом пот со лба. – Думаю, ближе к зиме и вы домой вернетесь.
– Это нам неведомо. Передавай добрые слова родным и близким, всем станичникам.
– Передам, братья казаки.
– Саул бул, Дарган.
Всадники понеслись обратно, из-под копыт взмыленных коней в разные стороны брызнули ослепительные искры. Вскоре о недавнем присутствии здесь казачьего отряда напоминал только запах терпкого лошадиного духа да улетающий в никуда дробный стук, но и он быстро затерялся в
Посмотрев на спутницу, Дарган так и не спросил ее, почему она не захотела прощаться с родными, почему не взяла с собой хотя бы самое необходимое. Он не знал нужных слов, но понимал, что родители не отпустили бы ее, а ухажер в который раз попытался бы удержать. Софи явно была рада таким крутым переменам в жизни, под ее высоко поднятыми бровями продолжало пылать единожды вспыхнувшее пламя любви к избраннику.
Дарган засмеялся, указал рукой на дорогу и сказал:
– Тогда в путь, а удачу мы поймаем сами. Ви, мадемуазель Софи? Теперь я буду звать тебя Софьей, моей Софьюшкой.
– Ви, месье д'Арган, – немедленно отозвалась она и повторила по-русски: – Тогда в путь, удачу… сами.
– Ты, это, учи русский говор, а то заявишься в станицу чурка чуркой, – добродушно выговорил Дарган. – Наши скурехи драчливые, все волосы на голове выдерут.
– Ви, месье.
Дарган гнал кабардинца до тех пор, пока солнечный диск наполовину не опустился за горизонт. Дончак не отставал, расфыркивая пену по сторонам, он громко екал селезенкой – его давно не выводили на прогулки. Но сидевшая на нем всадница притомилась, это было видно по ее бледному лицу и темным кругам под глазами. Когда путники свернули с дороги в небольшую рощицу, женщина облегченно вздохнула.
Спрыгнув с седла, Дарган снял переметную суму, стреножил кабардинца и пустил его на небольшую поляну. Только после этого он подставил плечо, помогая жене сойти на землю. Она сразу же повалилась в траву. Накинув путы и на дончака, Дарган подпустил его к своему коню. Последние лучи позолотили верхушки деревьев, в роще замолкали птичьи голоса. Раздернув ремни на сакве, казак достал хлеб, мясо, сыр, вареные яйца, разложил продукты на попоне.
– Ешь, – мягко полуприказал он невесте. – А потом я укрою тебя буркой, и ты поспишь. Погода вон какая теплая.
– Ви, месье д'Арган, мерси боку…
Софи подползла к наспех собранному столу, запихнула в рот кусок хлеба с мясом и принялась медленно жевать. Лицо ее то и дело подергивалось болезненными судорогами. Глядя на ее страдания, Дарган лишь насмешливо морщил нос. Когда с едой было покончено, он сложил попону и бросил ее под дерево, потом рывком задрал платье на спутнице, не успевшей даже выразить протест по поводу столь беспардонного обхождения, и крепкими пальцами взялся разминать мышцы на ее ногах. Затем Дарган раскинул бурку, перенес жену на нее и подсунул ей под голову все ту же попону.
Убедившись, что Софи провалилась в сон, казак разжег небольшой костерок и вытащил из саквы мешок с драгоценностями. То, что он увидел, снова заставило его напрячься. В ларце лежали в основном золотые монеты, среди которых попадались серьги и кольца с камешками и без них. Внизу отдавали матовой белизной бусы из крупного жемчуга, оправленного в золото и серебро, а в одном из углов светился глубоким небесным светом необычный камень величиной едва ли не с голубиное яйцо, оправленный в серебряную сетку с кольцом на самом верху. Он притягивал внимание куда сильнее, чем все остальные ценности, словно в нем таилась какая-то магическая сила. Дарган не утерпел
Глава четвертая
На дне ларца белела грамотка; развернув ее, Дарган, который, как и почти все казаки, знал грамоту, с изумлением увидел, что она написана на русском языке старинной вязью. Он прочитал по слогам: «Достояние сие хранить и передавать по наследству в роду князей Скаргиных, пошедшем от новогородского боярина Скарги. Писано в лето семь тысяч сорок четвертое от сотворения мира».
Казак перевел взгляд на драгоценности, в его голове промелькнула мысль, что хозяин парижского подворья, ограбленный им, принимал участие в войне и привез это богатство из России. А может, кто-то из русских путешественников сам заложил сокровища да пропил их в конце концов. Но в том, что ларец имеет русское происхождение, сомнений быть не могло по одной причине – такие ларцы с дубовыми крышками выделывали только мастера из России. А что в его содержимом свое и что наносное, иноземное, видно с первого взгляда, чужое можно и на продажу пустить.
Отобрав золотые монеты с иностранными буквами и гербами, Дарган упаковал их в кусок кожи и отложил сверток в сторону. Он осознавал, что на родине с такими богатствами податься ему будет не к кому, разве что, как верно подметил Гонтарь, в шинок или в лавку с нехитрым товаром, зато с хитрым купцом. А тот себя не обидит, десять раз посмотрит, сколько за них отвалить. Отдавать же добычу за бесценок он не горел желанием.
Затем казак вытащил из ларца камень в серебряной оплетке, похожий на голубиное яйцо, и долго не мог оторвать взгляда от темно-синего света, исходящего из его глубины. Этот свет завораживал, он манил к себе, одновременно успокаивая и как бы добавляя силы. Подумав, казак не стал возвращать необычное изделие на прежнее место, а пристроил пока подле себя.
Покончив с ларцом, Дарган вытащил несколько кожаных свертков, перетянутых нитками из свиных жил. Когда он развернул их, то долго не мог унять радостной дрожи в руках. В одном свертке оказались два золотых кубка, по бокам которых чеканкой были изображены всадники, гарцующие на лихих конях. С одного взгляда казаку стало ясно, что пить из таких могли лишь цари во дворцах. Во втором свертке лежали золотые ложки и вилки с вензелями на черенках, а в третьем под пламенем костра заискрились гранями уложенные друг на друга толстые золотые цепочки с медальонами, в которые были вставлены драгоценные каменья. Плетение было разным, от веревочек до массивных прямоугольничков со светлыми камешками в центре.
В мешке было и еще два свертка, не похожих на другие. Вернее сказать, это были даже не свертки, а увесистые комки, напоминавшие камни-кругляши, обмотанные кусками все той же кожи. Дарган развернул их и снова удивился своей удаче. В одном комке оказалась массивная золотая цепь весом никак не меньше двух с половиной фунтов, составленная как бы из крупных брошей, а во втором – украшенный драгоценными каменьями ажурный то ли амулет, то ли орден с ликом святого в овальной рамочке. Цепь и амулет имели на себе какие-то надписи, но прочитать их Дарган, конечно же, не мог. Обе вещи горели от множества камешков разной величины, обсыпавших их холодными каплями. Казалось, лучи, исходящие от них, прошивали разноцветными стрелами все пространство вокруг.