Разбойничий тракт
Шрифт:
Вахмистр переложил поводья в левую руку, пятерней почесал за ухом, затем надвинул кивер на глаза, махнул рукой и скомандовал:
– Бери в кольцо, в комендатуре разберутся. И того нужно забрать, что под стеной, – он хмуро посмотрел на подчиненных и добавил, как бы оправдываясь. – А если оставим как есть, другой патруль эту историю навесит на нас. Вон, копытами уже стучат.
Со стороны площади послышался звонкий цокот подков.
Глава третья
Ясное утро розоватым золотом окрасило кресты парижских соборов, черепичные крыши дворцов и чугунное литье парковых
– Подравняйсь по фрунту, чего как чакалки – стаей! Одного позору мало, так на другой нарываетесь? Сейчас государь всем страху задаст, дай только объявится.
Войска ожидали прибытия самого императора Александра Первого, который за взятие неприятельской столицы должен был в числе прочих наградить и терское казачество боевой шашкой в богато убранных ножнах. Это обстоятельство заставляло бравых молодцев на строевых конях, в барашковых папахах и черкесках распрямлять плечи, подтягивать без того тощие животы. Кони мотали мордами, беспокойно грызли железные удила.
Светлоглазый урядник Дарганов, совсем недавно занимавший место в первом ряду конников и бывший неоспоримым претендентом на место сотника, переместился в середину отряда, как бы под защиту плотно окруживших его станичников. Он крепко провинился, и сегодня, наряду с награждением, ему должны были вынести окончательный приговор, ожидание которого вызывало у него волны холода, катящиеся по спине.
– Даргашка, пошто папах на зенки насунул? Неужто стыдно? Тебе только бы по иноземным скурехам шастать, – не унимался сотник, гарцевавший на кабардинце сбоку строя. – Нашел тощую да белобрысую!… И титьки с алычиные упырья.
– Да он и сам из белобрысых, – со смешком отозвался кто-то.
Сдвинув головной убор на затылок, Дарганов скрипнул зубами, молча окинул заполнившую свободное пространство на площади толпу парижан и тут же дерзко улыбнулся белозубой улыбкой – терять уже было нечего. Но чувствовалось, что за дерзостью казака прячется сильнейшее душевное волнение. Чтобы скрыть его, он встряхнулся и повел очами по сторонам.
Сама площадь находилась на возвышении, с нее открывался прекрасный вид на город с церквями, садами, просторными дворцами, в том числе и принадлежащими королевской династии Бурбонов. Все это великолепие, так украшающее левый берег Сены, Дарган видел не впервые, но теперь в душе у него возникло щемящее чувство обиды за то, что вновь полюбоваться ажурными мостами и орнаментами каменных строений, похожими на розовые пуховые шали, ему, скорее всего, больше не придется.
Окинув панораму затуманенным взором, Дарганов снова перевел взгляд на толпу, стараясь высмотреть знакомую женскую фигуру, и вдруг увидел девушку чуть ли не возле лошадиных морд у первого ряда конников. Она была одета в голубую жилетку поверх красного платья с длинными рукавами и пышными оборками, вплела в светлые волосы голубую ленту, а на ноги обула красные туфельки с бантами. И вот теперь, не сводя влюбленных глаз с казака, француженка растянула
Терцы зыркали на нее черными зрачками, нервно подергивали усами. Предмет ее обожания тоже приосанился и, покосившись на сотника, незаметно подмигнул ей. Девушка просияла еще больше, на ее высокой шее золотым ручейком заструилась все та же цепочка. Как именно подружка сумела проскочить мимо часовых, охранявших все вокруг, оставалось загадкой, но об этом сейчас никто и не думал. Всем собравшимся, несмотря на нарядность девушки, все-таки было не до нее, потому что самодержцы не часто объявлялись перед народом.
Между тем из-за здания с колоннами показалась кавалькада всадников в праздничном убранстве. На головных уборах многих из них развевались пышные разноцветные перья, груди сверкали не только от начищенных доспехов, но и от множества наград. Впереди на чистопородном арабском скакуне гарцевал император Российской империи Александр Первый, рядом с ним старался держаться король Франции Людовик Восемнадцатый, сидящий на сером в яблоках коне. Позади подпрыгивали в седлах монархи союзных держав, одержавших победу над Наполеоном.
– Сотня, во фрунт!
Подвздыбив накрученные усы, сотник бросил раскаленный взгляд на казаков, затем заставил кабардинца встать перед строем и замереть на месте. Всадники, стоявшие по четыре в ряд, приподнялись в стременах. У многих поверх газырей в жарких солнечных лучах заблестели на груди боевые ордена и медали.
Навстречу императорскому выезду вылетел вороной конь, и генерал Ермолов, назначенный командовать церемонией, громко доложил государю о построении, посвященном вручению наград за освобождение Франции от диктатора Наполеона Бонапарта. Александр Первый выехал вперед и произнес короткую речь, после которой грянуло мощное «ур-ра-а», перекатами разнесшееся над крышами дворцов, окруживших площадь.
Дарганов почувствовал, как изнутри его начинает распирать от гордости, словно это он и есть главный герой всего происходящего. На какое-то время он забыл о девушке, о неминуемом наказании, забыл про все, ощущая лишь тяжесть двух серебряных крестов с Георгием Победоносцем в центре и двух серебряных медалей «За храбрость» и «За взятие Парижа 19 марта 1814 года», и одной бронзовой как участнику войны 1812 года. На лицевой стороне ее была выбита пирамида с глазом, а на оборотной – надпись, гласящая: «Не нам, не нам, а имени твоему». Лишь эти знаки доблести сейчас имели значение.
Тем временем император перешел к награждениям особо отличившихся частей и соединений. Дошла очередь до корпуса под командованием генерала Ермолова, включавшего в себя и терских казаков.
Кавалеристы, удостоенные наград, один за другим подъезжали к Александру Первому, получали из его рук ордена, медали и боевое оружие и вновь занимали свое место в строю. Когда командир кавказского отряда прогарцевал за наградной шашкой мимо сотни, воздух снова сотрясло многократное казачье «ур-ра». Окинув отеческим взглядом идеальное каре, составленное из всадников различных кавалерийских частей, русский император чуть наклонился к французскому королю, потряхивающему белыми буклями, и сказал ему несколько слов. Он решил лично отблагодарить воинов-джигитов и пригласил Людовика Восемнадцатого принять участие в церемонии. А затем вместе с ним и Алексеем Петровичем Ермоловым подъехал к терцам, властно обозрел четкий строй.