Разбойничья злая луна

Лукин Евгений Юрьевич

Ар-Шарлахи подошёл к катапульте вплотную. Оба разбойничка, пряча глаза, усердно протирали и смазывали боевую машину, ещё вчера казавшуюся такой грозной…

— Горха! — негромко позвал Ар-Шарлахи, и рослый разбойник вскинул невинные, с вывороченными воспалёнными веками глаза. — Ты откуда знаешь про Пальмовую Дорогу?

Горха выпрямился, помялся, комкая в корявых ручищах ветошь.

— Да говорят… — уклончиво отозвался он.

— А сам что об этом думаешь?

— Ну что… — Разбойник неловко пошевелил плечища и зажмурился. —

Как бы он там, в Харве своей, ни злобствовал, а против кивающих молотов не попрёшь! Вон они как Лако-то спалили… Аж жуть берёт!..

— Да нет, я не о том. Это всё понятно: кто сильнее, с тем и дружи… А вот по справедливости — как?

— По справедливости?.. — Горха помедлил, по всему видать, повёртывая так и эдак свои корявые простые мысли. — Давно нам пора от Харвы этой откалываться. Я ж к тебе не из-за разбоя пошёл. Всё, думаю, поменьше голорылых будет… А то — ну что ж это? Богом себя объявил, храм порушил… А что молчали все… До поры молчали… Ждали, когда кто-нибудь вроде тебя объявится.

Глава 26

Война объявлена

Ирва, как всегда, оказался прав. Единственное, в чём можно было упрекнуть прозорливого секретаря, это в удивительной мягкости выражений. «Не в духе». С тем же успехом к песчаной буре можно было применить глагол «веет». Попросту говоря, государь обезумел. Во всяком случае, таким его досточтимый Тамзаа ещё не видел.

— Теперь понятно! — задыхался Улькар, мечась по кабинету. — Вот теперь всё стало на свои места! Всё!.. А ты… — Он повернулся к досточтимому, неистово вонзая палец в воздух. — Если окажется, что и ты с ними заодно…

— С кем, государь?

Улькар не слушал. Запавшие глаза его, полные ужаса и ярости, то метались по сумрачно-лиловым шелкам, то надолго въедались в груду свитков на столе, в стеклянный канделябр кимирской работы, в растерянного до потери страха сановника.

— Ну конечно… — упавшим голосом говорил Улькар, и пальцы его бессмысленно танцевали в воздухе. — Это их человек! Он служил им с самого начала… Иначе бы они просто сожгли его! А они не сожгли! Подумай, они отказались его выдать!..

Внезапно государь смахнул со стола пергаментные свитки недописанных законов, зацепив заодно и стеклянный канделябр. Звон и грохот были смягчены ковром, но незамеченными, естественно, не остались.

— Что?! — пронзительно закричал Улькар на влетевших в покои и тут же попятившихся стражей. — Вон отсюда!..

Четыре громады, шелестя чёрными шелками, поспешно ретировались, и государь обессиленно опустился на стул с высокой резной спинкой.

— Итак, — язвительно кривя сухие губы, заговорил он после продолжительного молчания, — сначала, как ты утверждаешь, подменили Шарлаха… — Государь приостановился и бросил суровый вопросительный взгляд на сановника.

— Так утверждает досточтимый Хаилза, государь, — с трепетом уточнил тот.

— Не важно… Далее — бунт. Бунт на второй день похода!

Затем три Шарлаха сразу!.. Такое впечатление, что они размножились вдруг от Харвы до Кимира! Налёт на Зибру, в то время как флот пытается захватить Шарлаха в Туркле!.. Скажи, досточтимый, даже исходя из перечисленного, тебе не кажется, что кто-то поставил себе целью не допустить меня к морю любой ценой?.. Что молчишь?

— Государь… Если ты полагаешь, что это дело рук ставленников Кимира…

Улькар с гримаской отвращения махнул вялой бледной рукой, и досточтимый боязливо умолк.

— Собственно, можно даже и не перечислять, — устало сказал государь, потирая глаза и лоб. — Они уже ничего не скрывают. Шарлах, уходя от погони, безбоязненно (обрати внимание — безбоязненно!) ведёт корабль на кивающие молоты, а потом появляется возле Ар-Нау… Целый и невредимый… А наши корабли подвергаются удару… И наконец, главное… Да, главное…

Голос Улькара перешёл в бормотание и умолк, государь горбился, прикрывая глаза рукой. Тамзаа смотрел на него с отчаянием. Наконец Улькар отнял ладонь, взглянул на досточтимого и вдруг хихикнул.

— Да! — став на секунду прежним вкрадчиво-язвительным Улькаром, молвил он. — Вот теперь я вижу, что ты невиновен. Столь тупого выражения лица не состроишь нарочно при всём желании…

Тамзаа с усилием выдавил на своём словно окоченевшем лице некое подобие улыбки.

— Ну что ж… — Улькар встал, выпрямился, опёрся на край стола костяшками пальцев правой руки. Сухощавый, прямой, похожий на собственные многочисленные изваяния, государь стоял, чуть приподняв подбородок и надменно глядя куда-то вдаль. — Значит, война. Только они не учитывают одного… — Он пристально и, как показалось досточтимому, с вызовом взглянул ему в глаза. — Я-то ведь уже не прежний. Да-да! Не прежний, Тамзаа!.. И я знаю, чего мне ждать… За это время я, поверь, выведал о них куда больше, чем они обо мне…

Произнеся эту загадочную фразу, он поманил сановника подойти поближе и, развернув карту, продолжал почти спокойно:

— Объявляй готовность всем войскам. Я надеюсь, от нашей былой мощи кое-что ещё осталось…

Улькар приостановился, высматривая что-то на пергаменте.

— А против кого мы выступаем, государь?

— Против Пальмовой Дороги, естественно, — не поднимая головы, отозвался Улькар. — Думаю, мятеж там начнётся очень скоро… Собственно, всё это можно было предвидеть…

— А что с Шарлахом?

— По-прежнему. Всего одна поправка. — Государь вскинул беспощадные, обведённые чёрными тенями глаза. — Теперь он мне нужен скорее мёртвым, нежели живым… И ещё одно. Секретаря своего — арестуй. Равно как и секретаря досточтимого Альраза. С этого и начни.

Тамзаа даже разогнулся слегка, услышав такой приказ. Улькар посмотрел на него и невесело усмехнулся.

— Правда, я не уверен, что тебе теперь удастся отыскать этих способных молодых людей… — ворчливо добавил он.