Разбойничья злая луна
Шрифт:
– То есть как?
– Ну… внутрь.
– Внутрь? – обалдело переспросил Мосин.
Судя по тому, как Тамарка вся подобралась, этот вопрос и был главной целью визита.
– Не должны, – хрипло выговорил Сергей.
Тамарка немедленно начала выспрашивать, не нуждается ли в чём Мосин: может быть, плёнка нужна или химикаты – так она привезёт из командировки. Он наотрез отказался, и вновь родившаяся Тамарка ушла, тщательно застегнув плащ на все пуговицы.
Мосин был оглушён случившимся. С ума сойти: за семьдесят
Да, с будущим-то, оказывается, шутки плохи – вон у них вещички что выкидывают. Ему и в голову такое прийти не могло. С виду – колготки как колготки, нервущиеся правда, но это ещё не повод, чтобы ждать от них самостоятельных выходок.
– Ой! – сказал Мосин и болезненно скривился.
Вчера он продал своей бывшей невесте тонкий лиловый ремешок. Если что-нибудь случится, она экс-жениха живьём съест…
Впрочем, паниковать рано. Улучшить что-либо в фигуре бывшей невесты невозможно, фигурка у неё, следует признать, точёная. «Обойдётся», – подумав, решил Мосин.
Он созвонился с заказчиками, раздал выполненные вчера снимки, не запирая лаборатории, забежал к начальнику, забрал вновь поступившие заявки и, вернувшись, застал у себя Лихошерста, который с интересом разглядывал нож, приобретённый вчера Мосиным на той стороне.
– Здравствуй, Мосин, – сказал инженер-конструктор. – Здравствуй, птица. Вот пришёл поблагодарить за службу. Склад у тебя на этот раз как живой получился…
Он снова занялся ножом.
– Импортный, – пояснил Мосин. – Кнопочный.
Клинок со щелчком пропал в рукоятке. Лихошерст моргнул:
– Купил, что ли?
– Выменял. На зажигалку.
– Какую зажигалку? – страшным голосом спросил Лихошерст, выпрямляясь. – Твою?
Мосин довольно кивнул.
– Изолировать от общества! – гневно пробормотал инженер-конструктор, последовательно ощупывая рукоять. Вскоре он нашёл нужный выступ, и лезвие послушно выплеснулось.
– Слушай, – сказал он другим голосом, – где у тебя линейка?
Он сорвал с гвоздя металлическую полуметровку и начал прикладывать её то к лезвию, то к рукоятке.
– Ты чего? – полюбопытствовал Мосин.
– Ты что, слепой? – закричал инженер. – Смотри сюда. Меряю лезвие. Сколько? Одиннадцать с половиной. А теперь рукоятку. Десять ровно. Так как же лезвие может уместиться в рукоятке, если оно на полтора сантиметра длиннее?!
– Умещается же, – возразил Мосин.
Лихошерст ещё раз выгнал лезвие, тронул его и отдёрнул руку.
– Горячее! – пожаловался он.
– Щёлкаешь всю дорогу, вот и разогрелось, – предположил Мосин.
– Идиот! – прошипел Лихошерст, тряся пальцами. – Где отвёртка?
Он заметался по лаборатории, и Мосин понял, что, если сейчас не вмешаться, ножу – конец.
– А ну положи, где взял! – закричал
Лихошерст с досадой вырвал у Мосина свои загребущие лапы и немного опомнился.
– Сколько? – бросил он.
– Валера! – Мосин истово прижал ладонь к сердцу. – Не продаётся. Для себя брал.
– Двадцать, – сказал Лихошерст.
– Ну Валера, ну не продаётся, пойми ты…
– Двадцать пять.
– Валера… – простонал Мосин.
– Тридцать, чёрт тебя дери!
– Да откуда у тебя тридцать рублей? – попытался урезонить его Мосин. – Ты вчера у Баранова трёшку до получки занял.
– Тридцать пять! – Лихошерст был невменяем.
Мосин испугался:
– Тебя жена убьёт! Зачем тебе эта штука?
Лихошерст долго и нехорошо молчал. Наконец процедил:
– Мне бы только принцип понять… – Он уже скорее обнюхивал нож, чем осматривал. – Идиоты! На любую др-рянь лепят фирменные лычки, а тут – даже запрос не пошлёшь! Что за фирма? Чьё производство?
– Валера, – проникновенно сказал Мосин, – я пошутил насчёт зажигалки. Это не мой нож. Но я могу достать такой же, – поспешил добавить он, видя, как изменился в лице инженер-конструктор. – Зайди завтра, а?
– Мосин, – сказал Лихошерст, – ты знаешь, что тебя ждёт, если наколешь?
Мосин заверил, что знает, и с большим трудом удалил Лихошерста из лаборатории. Ну и денёк! Теперь – хочешь не хочешь – надо идти к Тохе и добывать ещё один. Или отдавать этот. Конечно, не за тридцать рублей. Мосин ещё не настолько утратил совесть, чтобы наживаться на Лихошерсте… Рублей за пятнадцать, не больше.
7
Перед тем как пролезть в пролом, Мосин тщательно его осмотрел и пришёл к выводу, что дыра выглядит вполне надёжно. Непохоже, чтобы она могла когда-нибудь закрыться.
Киношники толпились возле избы. Тоха стоял на старинной медной пушке и озирал окрестности. Мосин подошёл поближе.
– Где пироскаф? – потрясая растопыренными пальцами, вопрошал Денис Давыдов. – Мы же без него начать не можем!
– Сегодня должны пригнать, – сообщил Мосин, вспомнив ночной разговор.
– Летит! – заорал Тоха.
Послышалось отдалённое тарахтение, и все обернулись на звук. Низко над пустырём летел аэроплан. Не самолёт, а именно аэроплан, полотняный и перепончатый. Мосин неверно определил границы невежества потомков. Границы эти были гораздо шире. Хотя – аэроплан мог залететь и из другого фильма.
Полотняный птеродактиль подпрыгнул на четырёх велосипедных колёсах и под ликующие вопли киношников, поскрипывая и постанывая, въехал на съёмочную площадку. Уже не было никакого сомнения, что летательный аппарат прибыл по адресу: из сплетения тросов и распорок выглядывала круглая физиономия с бармалейскими усами. Пилот был в кивере.