Разбойник Кадрусс
Шрифт:
Он подал ему билеты, так бесстыдно требуемые, и прибавил:
– Доволен ты?
– Как нельзя более.
Как бы для довершения унижения Гильбоа, негодяй повертел в руках билет, потом посмотрел сквозь на него на свет.
– Послушай, каналья, – сказал раздраженный Гильбоа – уж не принимаешь ли ты меня за вора?
– О, нет! – ответил негодяй смеясь – а то…
– Ну!
– Будь вы вор, риска бы не было.
– Это как?
– Очень просто: волки друг дружку не едят… Но так как вы честный человек…
–
– Тогда… доверять нельзя, – лукаво закончил нищий.
Гильбоа был поражен. Негодяй продолжал:
– Как же теперь быть вечером-то?
– Ничего не может быть проще, – ответил Шардон вместо своего хозяина, у которого от гнева захватило горло: – окна обеих девиц будут отворены, все люди в замке удалены; свечка, поставленная на окне моей комнаты, укажет вам удобную минуту. Вы свяжете девицу Марию, свяжете и унесете девицу Жанну. Потом броситесь к лесу и донесете племянницу барона до хижины Земного Леса. Остальное вас не касается.
– Может быть… однако… если мы рискуем… то приятно было бы знать…
– Я вам сказал, что дело идет только о том, чтобы сыграть шутку с этой молодой девушкой, у которой идеи слишком поэтичны и которая мечтает только о похищении. Дядя хочет только напугать ее и показать, что не всё в этих приключениях имеет розовый цвет.
– Даже есть шипы, – сказал слепой.
– Именно.
– Но когда этими шипами уколят девочку, она, конечно, вернётся к добрым чувствам… и всё закончится свадьбой, пиром, веселостями для гостей, богатством для барона, милостыней для нас, радостью для всех кроме баронессы, оттого что молодёжь любит молодёжь, а барон находится не в цветущей молодости.
– Поняли! поняли!
Оба нищие расхохотались. Гильбоа в бешенстве, что его разгадали, вскричал:
– Вон, негодяи! Ничего мне от вас не нужно.
– Невозможно! – дерзко ответили они. – Мы уже ваши сообщники.
– Вот какой вздор! – сказал Шардон.
– Помиримся! Вы больше нас проиграете, если мы поссоримся.
– Ну хорошо, помиримся.
– За это надо пятьсот франков.
– Дайте, – шепнул Шардон своему хозяину. – Барон согласен дать пятьсот франков, – прибавил он вслух: – но он заплатит после.
Нищий хотел настаивать. Шардон нахмурил брови. Бродяги согласились.
Когда они ушли, Гильбоа сказал своему управителю:
– Вели отнести эти футляры и эти картонки к моим племянницам… В них лежат наряды, которые я им дарю для бала при дворе… и скажи им, что я сейчас к ним зайду.
Чрез несколько минут управляющий пришел сказать своему хозяину, что приказание его исполнено, и прибавил:
– Если, как говорят, признательность есть самый верный путь к сердцу, то вы найдете ваших воспитанниц готовых обожать своего опекуна.
– Ты думаешь? – спросил Гильбоа.
– Еще бы! Царские подарки, удовольствия, обещаемые
Шардон не ошибся. Гильбоа получил очаровательный приём. Признательная Жанна подставила лоб дяде, который задрожал, напечатлев на нем просимый поцелуй. Полненькие ручки Марии, обнявшей опекуна в избытке признательности, возбудили в нем волнение, которого он не испытывал с молодости.
– Дети мои, – сказал барон, взяв стул, который молодые девушки в радостных попыхах забыли ему предложить: – Я очень рад, что мог доставить вам удовольствие.
Жанна и Мария осыпали его ласками; и он продолжал свою комедию.
– Я очень счастлив, – сказал он взволнованным голосом и положив руку на сердце: – я очень счастлив, что такой заслуженный подарок мог доставить вам удовольствие; это слабое доказательство моей признательности за привязанность, которою вы окружили вашего старого дядю.
Потом, после некоторого молчания, он прибавил с полувесёлым, полупечальным, но с очень добродушным видом:
– Милая Жанна, этот вечер составит эпоху в вашей жизни и в моей. И в вашей также, Мария, Мне хотелось бы составить счастье одной из вас, женившись. Но вы непременно хотите видеть во мне только отца… Признаюсь к стыду моему, я предпочел бы другую роль. Надо уметь безропотно покоряться судьбе!
Мария очень удивилась. Никогда дядя не говорил ей о своем намерении жениться на ней. Однако, она не поправила его ошибки. Жанна, при сожалениях, выражаемых опекуном, побоялась какой-нибудь новой попытки и нахмурила брови; но он прибавил, улыбаясь:
– Отказываясь от всякой личной надежды, я хочу выдать вас замуж самым выгодным образом. На балу вы должны быть первыми красавицами. У всех должна закружиться голова, чтобы все мужчины смотрели только на вас; я хочу, чтобы все были ослеплены.
Мария увидала себя графиней или баронессой; Жанна подумала, что её дядя действительно отказался от всяких намерений на нее. С обеими сделался порыв признательности. Они чистосердечно обняли дядю. Барон, продолжая свою лицемерную игру, сказал молодым девушкам:
– Кстати, дети, я хочу быть балованным отцом. Я должен первый узнать его имя.
– Что хотите вы сказать? Его имя?
– Ну да… его имя.
– Чьё же?
– Полноте! Притворяйтесь смиренницами…
– Но, дядюшка…
– Но, любезный опекун…
– А! лицемерки, вам нужно сказать прямо… Ну, имя мужа, которого вы себе выберете. Вы понимаете, что не желая принуждать вас, – прибавил он с некоторым достоинством: – я буду до крайности снисходителен – я обязан растолковать вам, какой это человек. Не слишком медлите, – прибавил он весело: – через три месяца вас должны называть мадам.