Разбойник Кадрусс

Ролле Эрнест

Он подал ему билеты, так бесстыдно требуемые, и прибавил:

– Доволен ты?

– Как нельзя более.

Как бы для довершения унижения Гильбоа, негодяй повертел в руках билет, потом посмотрел сквозь на него на свет.

– Послушай, каналья, – сказал раздраженный Гильбоа – уж не принимаешь ли ты меня за вора?

– О, нет! – ответил негодяй смеясь – а то…

– Ну!

– Будь вы вор, риска бы не было.

– Это как?

– Очень просто: волки друг дружку не едят… Но так как вы честный человек…

–

Что ж тогда?

– Тогда… доверять нельзя, – лукаво закончил нищий.

Гильбоа был поражен. Негодяй продолжал:

– Как же теперь быть вечером-то?

– Ничего не может быть проще, – ответил Шардон вместо своего хозяина, у которого от гнева захватило горло: – окна обеих девиц будут отворены, все люди в замке удалены; свечка, поставленная на окне моей комнаты, укажет вам удобную минуту. Вы свяжете девицу Марию, свяжете и унесете девицу Жанну. Потом броситесь к лесу и донесете племянницу барона до хижины Земного Леса. Остальное вас не касается.

– Может быть… однако… если мы рискуем… то приятно было бы знать…

– Я вам сказал, что дело идет только о том, чтобы сыграть шутку с этой молодой девушкой, у которой идеи слишком поэтичны и которая мечтает только о похищении. Дядя хочет только напугать ее и показать, что не всё в этих приключениях имеет розовый цвет.

– Даже есть шипы, – сказал слепой.

– Именно.

– Но когда этими шипами уколят девочку, она, конечно, вернётся к добрым чувствам… и всё закончится свадьбой, пиром, веселостями для гостей, богатством для барона, милостыней для нас, радостью для всех кроме баронессы, оттого что молодёжь любит молодёжь, а барон находится не в цветущей молодости.

– Поняли! поняли!

Оба нищие расхохотались. Гильбоа в бешенстве, что его разгадали, вскричал:

– Вон, негодяи! Ничего мне от вас не нужно.

– Невозможно! – дерзко ответили они. – Мы уже ваши сообщники.

– Вот какой вздор! – сказал Шардон.

– Помиримся! Вы больше нас проиграете, если мы поссоримся.

– Ну хорошо, помиримся.

– За это надо пятьсот франков.

– Дайте, – шепнул Шардон своему хозяину. – Барон согласен дать пятьсот франков, – прибавил он вслух: – но он заплатит после.

Нищий хотел настаивать. Шардон нахмурил брови. Бродяги согласились.

Когда они ушли, Гильбоа сказал своему управителю:

– Вели отнести эти футляры и эти картонки к моим племянницам… В них лежат наряды, которые я им дарю для бала при дворе… и скажи им, что я сейчас к ним зайду.

Чрез несколько минут управляющий пришел сказать своему хозяину, что приказание его исполнено, и прибавил:

– Если, как говорят, признательность есть самый верный путь к сердцу, то вы найдете ваших воспитанниц готовых обожать своего опекуна.

– Ты думаешь? – спросил Гильбоа.

– Еще бы! Царские подарки, удовольствия, обещаемые

балом при дворе, и надежда найти обожателя – есть от чего вскружить голову молодым девушкам, которые до сих пор сидели взаперти.

Шардон не ошибся. Гильбоа получил очаровательный приём. Признательная Жанна подставила лоб дяде, который задрожал, напечатлев на нем просимый поцелуй. Полненькие ручки Марии, обнявшей опекуна в избытке признательности, возбудили в нем волнение, которого он не испытывал с молодости.

– Дети мои, – сказал барон, взяв стул, который молодые девушки в радостных попыхах забыли ему предложить: – Я очень рад, что мог доставить вам удовольствие.

Жанна и Мария осыпали его ласками; и он продолжал свою комедию.

– Я очень счастлив, – сказал он взволнованным голосом и положив руку на сердце: – я очень счастлив, что такой заслуженный подарок мог доставить вам удовольствие; это слабое доказательство моей признательности за привязанность, которою вы окружили вашего старого дядю.

Потом, после некоторого молчания, он прибавил с полувесёлым, полупечальным, но с очень добродушным видом:

– Милая Жанна, этот вечер составит эпоху в вашей жизни и в моей. И в вашей также, Мария, Мне хотелось бы составить счастье одной из вас, женившись. Но вы непременно хотите видеть во мне только отца… Признаюсь к стыду моему, я предпочел бы другую роль. Надо уметь безропотно покоряться судьбе!

Мария очень удивилась. Никогда дядя не говорил ей о своем намерении жениться на ней. Однако, она не поправила его ошибки. Жанна, при сожалениях, выражаемых опекуном, побоялась какой-нибудь новой попытки и нахмурила брови; но он прибавил, улыбаясь:

– Отказываясь от всякой личной надежды, я хочу выдать вас замуж самым выгодным образом. На балу вы должны быть первыми красавицами. У всех должна закружиться голова, чтобы все мужчины смотрели только на вас; я хочу, чтобы все были ослеплены.

Мария увидала себя графиней или баронессой; Жанна подумала, что её дядя действительно отказался от всяких намерений на нее. С обеими сделался порыв признательности. Они чистосердечно обняли дядю. Барон, продолжая свою лицемерную игру, сказал молодым девушкам:

– Кстати, дети, я хочу быть балованным отцом. Я должен первый узнать его имя.

– Что хотите вы сказать? Его имя?

– Ну да… его имя.

– Чьё же?

– Полноте! Притворяйтесь смиренницами…

– Но, дядюшка…

– Но, любезный опекун…

– А! лицемерки, вам нужно сказать прямо… Ну, имя мужа, которого вы себе выберете. Вы понимаете, что не желая принуждать вас, – прибавил он с некоторым достоинством: – я буду до крайности снисходителен – я обязан растолковать вам, какой это человек. Не слишком медлите, – прибавил он весело: – через три месяца вас должны называть мадам.