Раздевайся, Семёнова!
Шрифт:
Уже незнакомая мне шумная компания студентов идет нам навстречу, замолкает, обтекая со всех сторон, оборачивается, врезается друг в друга – кто-то падает, кому-то наступили на ногу… «Это что, Знаменский?» доносится до нас…
Под звуки падающих предметов, ахи и изумленный гомон мы, наконец, добрались до лифтов. И, одновременно, не сговариваясь, свернули за угол, чтобы пойти по лестнице – благо идти всего лишь на третий этаж.
В кабинет Виктора еще дома договорились не заходить, подозревая, что там, в этом уютном, изолированном от университетской жизни мирке, наше желание спрятаться и закопать голову
На площадке бетонной лестницы Знаменский остановился, приоткрыл форточку и подкурил сигарету.
– Назад дороги нет, – сказал мне этот мистер Очевидность.
Я выдавила из себя нервный смешок.
– Ясен пень. И оладушками их всех не задобришь.
Он вдруг посмотрел на меня с таким видом, будто открыл новый закон аэродинамики.
– Гениально, Семёнова! На студентов, конечно, не напасешься, но коллегам-то вполне можно устроить какой-нибудь сабантуй. Там же половина из них недоедает… в буквальном смысле.
Я в ужасе отстранилась.
– Ты хочешь, чтобы я напекла оладий на весь преподавательский состав?!
Он усмехнулся.
– Было бы неплохо, но тогда ты будешь стоять у плиты до самой нашей свадьбы. Нет, я предлагаю пригласить всех ко мне в кабинет. На фуршет. С тортом.
– И что это даст? – я все еще не понимала.
– Во-первых, ощущение законности происходящего. Во-вторых, трудно осуждать что-то, от чего получил удовольствие – а уж я расстараюсь доставить им всем удовольствие. Ну и, в-третьих, это даст, то же, что и спектакль с предложением руки и сердца перед инвесторами – ощущение, что никто никого не использует… Ведь, по сути, нет закона, запрещающего преподавателю иметь отношения с совершеннолетней студенткой, или, скажем, боссу с секретаршей. Есть этическая проблема, основанная на злоупотреблении служебным положением. Вышестоящий мог ведь и принудить подчиненного к сексу, шантажировать… Ну, сама понимаешь… – Знаменский вдруг остановился и заметно покраснел.
Я прикусила губу, поняв его. Ведь элемент принуждения был и в нашем «служебном» романе.
– Послушай… – начал он. Я не останавливала его, не спасала от объяснений – просто ждала. Пусть выскажется. – Я надеюсь, ты понимаешь, что я… не заставил бы тебя раздеться… если бы не чувствовал, что ты сама… не против…
Сглотнув слюну, я кивнула. Это частично оправдывало то, что произошло. Знаменский глубоко затянулся.
– Я был зол, – добавил он. Я снова кивнула. – И хотел тебя так, что мутилось в голове. Но я хочу, чтобы ты знала… я никогда не пошел бы дальше, если бы не был уверен…
Где-то этажом ниже хлопнула дверь, послышались голоса и нам пришлось отложить этот серьезный разговор на потом. Поцеловав своего мужчину в заросший подбородок – чтоб не так расстраивался – я убежала на лекцию по социологии, а он ушел на семинар, который вел у пятикурсников.
***
Мое появление в лекционном зале было похоже на мокрую мечту всех недооцененных восьмиклассниц – «и тут я такая захожу, а на меня все смотрят!»
Как бы пафосно это не прозвучало, ситуация была
– Не нервничай ты так, – шепотом успокаивала меня Юлька, как ни в чем не бывало подсев ко мне. – Они просто тебе завидуют. Уж если мне завидовали, когда я с Владом начала встречаться…
– Пусть завидуют, - прошептала я в ответ.
– Главное, чтоб не думали, что я продажная подстилка, замутившая с преподом ради оценок.
– Ради оценок… ставят оценки. А не дарят брюлики, - она мотнула головой на мое кольцо. – Я надеюсь ты позовешь меня на свадьбу?
Я криво усмехнулась и кивнула. А про себя подумала, что позвать позову, но в лучшие подружки она ко мне больше не пролезет – нетушки.
Вообще, в первый раз в жизни я порадовалась, что у меня не так уж и много подруг – никто не выспрашивает «как он в постели», не трепет нервы рассказами о том, сколько процентов семей разводится в России, не пугает реалистичными исходами злостных мезальянсов… Никто, кроме самой Юльки, которую мне, похоже, придется научиться слушать вполуха. Потому что ей было интересно все, включая размер пениса нашего «звездного» преподавателя.
– Тут ведь, понимаешь, какое дело, Семёнова… – нагло ухмылялась она. – Не расскажешь, я буду думать, что у него маленький. Оно тебе надо?
Я отмахивалась, краснела и чуть было ни встала и пересела от нее прямо посреди лекции.
– Ну, хорошо… – примирительным тоном заявила Юлька. – Пойдем на компромисс. Я буду разводить руки в стороны, а ты моргни, когда его размер. Договорились?
– Ничего мы не договорились!
Но все было бесполезно, и ее руки поползли в стороны.
– И? Ииии? – подначивала она меня, и я невольно начала представлять то, что на лекциях представлять категорически нельзя… – Семёнова, ты меня пугаешь…
Руки все еще расходились, а вместе с ними все шире и шире открывался ее рот. На автопилоте я невольно моргнула. Юлька ахнула.
– Ни хрена ж себе…
– Ни хрена ж себе! – восхитились рядом выше, и я зарылась лицом в ладошки от стыда.
Однако, скоро мне стало не до размеров и сплетен. На перемене ко мне подошла девушка в строгом брючном костюме и передала сообщение – явиться на беседу в деканат. Прямо сейчас.
***
Шесть пар глаз пристально следили за моими руками. Да черт с ними, руками, они следили за каждым моим движением, за каждым жестом, каждой гребанной эмоцией.
Если бы я знала, что в кабинете декана меня ждет допрос с пристрастием, я бы ни за что не пошла на эту «беседу». Отмазалась бы, позвонила Знаменскому, переложила эту проблему на его широкие плечи…
Но я понятия не имела, на что иду.
Думала, что со мной и в самом деле хотят «просто поговорить». Какое там…
– А теперь, Семёнова… - опустив на нос очки, Евгения Михайловна, завкафедрой, вероятно пыталась найти на моем лице прыщик – так настойчиво вглядывалась. – Опиши, пожалуйста, в общих чертах, вашу самую первую встречу… вне учебного процесса, так сказать.