Раздевайся, Семёнова!
Шрифт:
Конечно, у нас со Знаменским уже была готова легенда. Просто я не думала, что мне придется вспоминать ее так скоро.
– Ну… Виктор Алексеевич подвез меня домой – в общежитие… Тогда еще был жуткий мороз, гололед… и автобусы отменили, и я шла пешком до метро.
– Какого это было числа? – ненавязчиво спросил декан. – Если помнишь, конечно…
Гордеев, вспомнила я табличку на двери. Олег Константинович Гордеев. Видный, широкоплечий мужчина, он въедался в меня взглядом так, что дрожали руки и хотелось спрятаться под стул.
– Пятнадцатого января… – делая
И заметила, как он делает почт незаметный жест еще одному члену дисциплинарной комиссии – молодому доценту со странной фамилией Штерн. Тот проверил что-то в своем мобильнике и кивнул – да, мол, было такое. Я тихо выдохнула – мы хорошо подготовились и дату знакомства выбрали не наугад.
Можно было, конечно, плюнуть на них всех и уйти – до того противно было это копание в личном белье, а уж тем более собственное вранье. Несколько раз в груди вскипало, и я уже начинала с вожделением посматривать на расставленные по полочкам трофеи и кубки, представляя, как метаю их в членов комиссии – в каждого по очереди.
И все же, рациональной частью мозга я понимала, что мой допрос – важная и нужная процедура, нацеленная на то, чтобы убедиться, что со мной все в порядке, что меня никто ни к чему не вынуждает. Ведь не каждой студентке повезло влюбиться в преподавателя, решившего поиграть с ней в кошки-мышки.
– Вроде со всем разобрались… – декан почесал в затылке, полистал разложенные перед ним заметки. Кинул вопросительный взгляд на других членов комиссии и пожал плечами. – У меня все.
Евгения Михайловна наморщила лоб, будто вспоминая, о чем же еще хотела меня спросить, и я уже успела расслабиться, так долго она вспоминала… как вдруг вспомнила.
– Ты была лишена стипендии, Семёнова… Не напомнишь нам, за что?
Черт, черт!.. Я вся подобралась, чувствуя себя тем самым ощетинившимся рысенком, которого «подобрал» Знаменский. Этот вопрос мы с не проработали совсем – зациклились на этической проблеме с его стороны и упустили, что такую же могут найти и с моей.
– За… посещаемость… – внезапно севшим голосом выдавила я, взглядом умоляя Евгению Михайловну – переключись, пожалуйста, переключись на что-нибудь другое.
Только ей было плевать – она даже не смотрела на меня, водя мышкой по коврику, не отрывая взгляд от экрана компьютера.
– По каким предметам?
– По нескольким…
Господи, пусть у нее там что-нибудь испортится, и она не сможет меня проверить… не увидит, по какому именно предмету у меня был неуд в прошлом семестре. Иначе картина будет предельна ясна – студентка валит предмет, охмуряет преподавателя, сдает зачет, восстанавливается и отныне и навсегда получает исключительно «отлично». Тут уже не важно использовали меня или я сплю со Знаменским по согласию – запросто могут обнулить все его оценки как нечестно полученные. Тогда и перевод в другой вуз не поможет. А с Виктором что? Уволят? Он ведь только-только вошел во вкус преподавания… Статью написал для крутого издания… курировать кандидатские собирается со следующего года… весь
Дверь вдруг широко распахнулась, будто ее открыли пинком.
– Кто позволил устраивать допрос моей невесте?! – прорычал, Знаменский, врываясь в кабинет.
Я выдохнула и чуть не рассмеялась от облегчения. Успел, надо же… и как вовремя! Еще пару секунд, и либо я бы сделала какую-нибудь глупость, либо эта въедливая мадам обнаружила бы компрометирующую меня информацию.
– Вы в курсе, что ей нельзя волноваться?! – продолжал тем временем возмущаться Виктор, выхватил из кармана пиджака какую-то бумажку и бросил ее на стол перед комиссией. – Посмотрите, что пишет ее психотерапевт! Да я засужу вас так, что не оставлю камня на камне от этого заведения!
Я замерла, боясь дышать. Во что он играет на этот раз?
Взяв в руки листок, Олег Константинович развернул его и закашлялся.
– Какой… суровый психотерапевт.
Кинул быстрый взгляд на свою заместительницу и передал бумажку ей.
– Марк, сходи пожалуйста, спроси у моего секретаря, принесли ли заказную почту? – пробормотала Евгения Михайловна. – Тут конфиденциальная информация…
Однако доцент непонимающе смотрел с одного члена комиссии на другого и не сдвинулся с места, пока просьбу покинуть помещение не повторили все по очереди, включая Знаменского.
Только тогда ситуация стала мне проясняться. Особенно когда, заглянув сбоку, я увидела, что к бумажке скрепкой пришпилен банковский чек.
– Я даже не знаю, что и сказать… – крякнул декан.
– Вот и не говори ничего… – Виктор уселся рядом со мной на свободный стул и небрежно обнял за плечи. – Считай это моим вкладом в развитие экономической науки…
Евгения Михайловна тоже глянула и тихо ахнула.
– Наука перед вами… в большом долгу, Виктор Алексеевич. Но… как мы это оформим?
Знаменский усмехнулся.
– Так все уже оформлено. Это пожертвование не имеет ко мне никакого отношения. Русско-французский благотворительный фонд, в котором у меня большие, хоть и негласные связи.
– И взамен ты хочешь?.. – декан откинулся в кресле и вопросительно замолчал, позволяя Виктору продолжить.
Все взгляды снова уперлись меня.
– Её, – лаконично подтвердил мой жених. – И чтоб никто ни к кому не цеплялся. Ни по каким вопросам.
С минуту декан стучал по столу пальцами, переглядывался с завкафедрой, вертел в руках чек и молчал. Наконец решился.
– Хорошо. Семёнова, пересдашь все предметы, которые брала у Виктора Алексеевича – я назначу тебе время и сам за всем прослежу. Виктор, чтоб на следующий год вы были как минимум женаты… а лучше и в самом деле… в декретном отпуске. И кстати, не забудь на свадьбу позвать…
Разговор тут же пошел в другое русло – стал легким, необязательным и, по ощущения, подходил к той самой заветной минуте, когда можно будет откланяться и попрыгать от радости за закрытыми дверьми. Потом поцеловаться и пойти по своим делам, чтобы через пару часов снова встретиться и спокойно поехать домой...