Раздвоенное сердце
Шрифт:
– Хорошо, пожалуйста, ты, самодовольный высокомерный придурок, - прошипела я, отбрасывая одеяло, и поплелась в ванную комнату.
Этого момента я всегда боялась. Минимум так же сильно, как и протыкать. Дрожащими пальцами я возилась с серебряным колечком, которое год назад мне навязали, и из-за которого я неохотно просила родителей (единственный комментарий папы: это твоё тело.).
Это было между нами девчонками; мы все втроем хотели себе сделать пирсинг, конечно, не просто что-то, а иное, никак у всех. Но, в конце концов, и
Но когда я, наконец, привыкла, и пупок стал снова нормального здорового цвета, я предусмотрительно не трогала его, чтобы не мешать спокойствию. Колечко принадлежало мне, не имея при этом никакого значения. Ведь не смотря на различные футболки, оставляющие живот открытым, мне не сильно нравилось показывать обнажённую кожу, которая никого не касалась.
После двух минут возни и грубых ругательств, в которых я желала Колину бубонную чуму на его яйца, колечко выскользнуло с лёгким потягиванием из его тёплого гнезда. Звеня, оно упало в открытый сток в ванне и исчезло.
– Прощай, - сказала я устало.
Потом я пошла в свою комнату, чтобы вытащить список потерянных вещей из ящика прикроватной тумбочки.
"День 3: мой пирсинг".
Потому что я точно знала, что не попрошу папу раскрутить сточную трубу, чтобы спасти его. Я действительно не хотела его. И я страстно ненавидела Колина за то, что он это знал. Или просто предположил и попал в точку.
После колебания я добавила: моя гордость. Но была ли у меня когда-нибудь гордость? Сон пришёл быстро. Почти не заметно до меня донёсся уже знакомый шёпот, прежде чем я провалилась в темноту.
– Видишь. Ничего не случилось.
Глава 6. Проблеск надежды
На следующее утро царила сияющая солнечная погода, а папа страдал от мигрени. Из-за этого мама переместилась в швейную комнату. Так как мне нужно было в школу только к третьему уроку, я воспользовалась редкой возможностью позавтракать с ней и понаблюдать за ней утром, когда она, в виде исключения, была бодрой и доступной для общения. Она испекла круассаны и открывала банку домашнего клубничного джема.
То, что я практически не разговаривала, ей не мешало. Она была охвачена стремлением что-то предпринять, и я тоже чувствовала себя бодрой и отдохнувшей. Разумеется, я старалась не думать о своем вчерашнем плене в спортзале, а также о запутанных снах, которые посетили меня под утро.
Во сне я искала кричащую птицу и могла забираться на деревья и бегать по ледяным ручьям, не чувствуя усталости и боли, но я не нашла птицу и была разочарованна.
Со смесью тоски и опасения мама посмотрела наружу в сад.
— Я попытаюсь сегодня достать пиретрум девичью и посадить грядку. Вероятно, это поможет ему, — она была погружена в мысли о папиной мигрени.
Из
— Но смотри, чтобы они не сожгли тебя когда-нибудь, как ведьму, — пробормотала я и почти подавилась своим круассаном.
— Ах, Эли, оглядись вокруг, здесь скорее бросилось бы в глаза, что вообще не заботишься об огороде, — улыбнулась мама удивленно.
И она была права. Соседние сады были роскошными, но намного более ухоженные по сравнению с маминым произведением и более симметричны. Более аккуратные.
— Я быстренько загляну к папе, — решила я и встала.
— Возьми с собой чашку чая для него, — попросила меня мама и сунула мне в руки поднос. На мысочках я прокралась к спальне моих родителей и тихо постучала.
Папа сидел, выпрямившись, на кровати с толстой папкой на коленях и удивительно большим пакетом со льдом на голове. Жалюзи были полностью опущены, так что даже крохотная полоса света не могла проникнуть в помещение, но на ночном столике горела белая свеча. Мне было неясно, как он мог изучать документы с пульсирующей головой.
— Заходи, Элиза, — крикнул он, улыбнувшись, быстро закрыл папку и позвал меня к себе, махнув рукой.
— Тебе не кажется, что постепенно это становится неприколько, когда у мужчины мигрень? — пыталась я развеселить его.
— О, мне уже немного лучше, — сказал он оптимистично.
Я не поверила ни единому слову, так как видела, что его мучают боли. И почему-то он казался голодным. Я поставила чай на его ночной столик и присела на край кровати. Как всегда я не могла этого понять: мой папа, медведь-мужчина, сильный, атлетичный и высокий, и тут мигрень.
Его улыбка исчезла, и он внимательно посмотрел на меня.
— Как идут дела в школе?
Лучше всего я сказала бы ему правду: "ошеломляюще". Но я не хотела заставлять папу волноваться. Я попробовала сказать что-то среднее.
— Ну да, пожалуй, мне еще надо адоптироваться. Но одна девушка из класса французского очень милая.
Теперь папа снова улыбнулся и одновременно вздрогнул. Глубоко выдохнув, он приложил пакет со льдом ко лбу.
— Видишь, кто-то, как ты, быстро находит контакт, это мне было ясно, — сказал он хрипловатым голосом.
Почему тогда у меня такое чувство, он сам не верил своим словам? Я еще никогда не налаживала быстро контакт. И папа, собственно, знал об этом.
— Хорошо, пап, мне надо идти. До вечера! — я подарила ему быстрый поцелуй в холодный лоб и поторопилась успеть на автобус.
Два урока химии и два часа французского, с этим я должна была справиться. Мне нужно было следить только за тем, чтобы не встретиться с Лолой и Надин. Лучше всего мне спрятаться во время перемены снова в туалете.
Автобус был пустым. Я целеустремленно держала курс к заднему сидению и прислонилась к окну.