Разъезд Тюра-Там
Шрифт:
И вдруг почувствовал, что шофёр, получив деньги, потерял к нему интерес.
— Может, ты меня вывезешь отсюда хотя бы до трамвая, а то в этих дувалах я самостоятельно не найду дороги, — попросил Ковалёв.
— Айда, поехали, — согласился шофёр.
В слоне самолёта, находившегося в воздухе без малого четыре часа, вспыхнули транспаранты «Не курить. Пристегнуть ремни» и Ил-18 пошёл на снижение.
— Температура воздуха в районе аэропорта Внуково минус двадцать семь градусов, — объявила по радио бортпроводница.
«Надо что-то предпринять, чтоб
«Волга», встретившая самолёт в конце взлётно-посадочной полосы, катила через ночь по хитросплетению рулёжных дорожек, подводя самолёт всё ближе к аэровокзалу.
«Всё, автобуса не будет, — понял Ковалёв. — Во Внуково к прилетевшим самолётам автобусы не подают, стоянка находится достаточно близко от аэровокзала».
«Волга» провела самолёт через пустующую стоянку, и это значительно сэкономило время. Потому, что следующий самолёт подкатит к стоянке и будет полчаса дожидаться тягача. Тягач развернет его и теперь уже хвостом вперёд втолкнёт на стоянку между хвостами двух прилетевших раньше самолётов.
«Компактное размещение машин. Молодец, кто придумал такой способ, — решил Ковалёв. — Самолёты делают всё больших и больших размеров, и если их устанавливать не в шахматном порядке, никакой поляны не хватит. Жаль только, что наземные службы столь неорганизованны и неторопливы. Вот и наш самолёт уже полчаса на стоянке, а трап до сих пор не подали. Авиаконструкторы бьются за создание всё более скоростных самолётов, проектируют сверхзвуковой пассажирский самолёт, но все их усилия сводятся «на нет» нерасторопностью, нарочитой медлительностью и низкой квалификацией персонала наземных служб».
Наконец подали трап, и Ковалёв мелкой рысцой, прижав к груди, будто малого ребенка, обёрнутую в куртку дыню, подгоняемый ядрёным морозцем, потрусил к аэровокзалу.
Проскочив через зал прилёта, он выбежал на стоянку такси.
— До Химок, а потом до Старбеево — сказал Ковалёв шофёру.
— А, знаю, где это, — вспомнил таксист. — Червонец, — объявил он цену.
— Погнали!
— Что это, вы мёрзнете, а в куртку завернули что-то такое, что важнее собственного здоровья? — поинтересовался таксист.
— Дыня там Ташкентская, везу к Новому году.
— Здорово! — похвалил таксист. Среди зимы, и вдруг — дыня!
В последний в этом году рабочий день Ковалёв пришёл домой пораньше.
— Ольга Васильевна, — зашёл он к хозяйке избы, в которой снимал комнату. — Разрешите, пожалуйста, нам сегодня немного пошуметь. Ко мне придут сотрудники из отдела, в котором я работаю. Отметим крестины дочери и проводим старый год.
Ольга Васильевна Ахапкина — потомственная старбеевская помещица. Великая Октябрьская Социалистическая революция застала её юной, прекрасной девушкой.
Местный пьяница, живший в полуразвалившемся сарае на дальнем конце деревни, стал вдруг председателем комитета бедноты, где-то добыл кожаную чёрную куртку и кожаную чёрную фуражку. А из маузера, которым его снабдили московские товарищи, он и порешил родителей Ольги Васильевны прямо у неё на глазах рядом с домом, там, где только что расцвели, благоухая на всю округу, неправдоподобно
— А ты живи, раз не успела ещё попить народной крови, — милостиво разрешил он.
Из родительского дома её переселили в обычную бревенчатую избу.
Теперь это была полная старуха с властным выражением лиц, украшенного короткими тёмными усами, а по бокам подбородка — прозрачным ореолом пучков седых волос.
По зову генетической памяти, Ольгу Васильевну до сих пор навещали местные старбеевские старухи.
— Ладно уж, празднуйте, — разрешила она Ковалёву.
Вечером в маленькой, жарко натопленной комнате, что снимал Ковалёв у Ольги Васильевны вместе с летней верандой за двадцать пять рублей в месяц, собрался практически весь отдел. Пили водку, закусывали, пели песни и частушки:
Из-за леса показалась Конная милиция. Поднимайте, девки, юбки Будет репетиция.— А теперь — десерт, — объявил Ковалёв, доставая десятикилограммовую дыню. — Братцы, если вдруг она окажется невкусной, не казните меня, — взмолился, перестраховываясь, он.
Комната, пропахшая дымом торфяных брикетов, которыми, в основном, топили печь, наполнилась вдруг свежей прохладой медового запаха.
Украинец Юрченко, измеряя толщину съедобного слоя, поднёс к желтоватой мелкозернистой мякоти свою ладонь. Но мякоть дыни выступала за пределы вытянутых четырёх пальцев.
— Ого! Даже в Хохляндии сало тоньше!
— Ладно, давай нашу!
Прощай милая моя, Улетаю в Азию. И поэтому сейчас На тебя залазию!В стеклянные банки слили полтора литра дынного сока, которого как раз хватило всем, чтобы запить тост «на посошок».
Старший лейтенант Петр Борисов на закате летнего дня вышел с площадки № 10 к станции Тюра-Там. Ловить какую-нибудь попутную машину он не стал. С одной стороны, идти до станции предстояло всего километра два, а с другой стороны, солдаты-шоферы не останавливались, даже если голосовал, предположим, полковник. Они проезжали мимо, делая вид, что спешат по важным делам. Поэтому Борисов не стал позориться, а решил добраться пешком. Тем более, что до прибытия поезда Москва — Душанбе оставалось еще более часа.
Дневная невыносимая жара сегодня побила, кажется, собственный рекорд, подняв столбик термометра, висевшего в тени на северной стене казармы, до отметки сорок пять градусов. Но это в тени, как принято измерять температуру у метеорологов.
А где ж ее взять, ту тень, если вокруг пустыня, а узкие полоски тени можно найти только за северными стенами зданий, построенных на площадках? Воздух, подогреваемый раскаленным песком, дрожит маревом, летняя армейская форма — рубашка с короткими рукавами и распахнутым воротником, шляпа на голове, поля которой лишь создают видимость тени — не спасают Может, не зря здешние аборигены всех национальностей носят ватные халаты круглый год?