Разгадай мою смерть
Шрифт:
У меня пересыхает во рту. Сделав глоток воды, я продолжаю:
— Я пришла к выводу, что версия, связанная с экспериментом и больницей, завела меня в тупик и что необходимо отработать мои первоначальные подозрения относительно Эмилио Коди и Саймона. Я знала, что большинство убийц находятся в ближайшем бытовом окружении жертвы. Забыла, где я это слышала.
Зато помню, как подумала о том, что слова «убийство» и «быт» несовместимы. Быт — это глажка белья воскресным вечером или укладывание тарелок в посудомоечную машину, а убийство — совсем из другого ряда.
— Выходило, что убийцей мог быть и Эмилио, и
Мистер Райт, наверное, думает, что я действовала твердо и решительно, на самом же деле я просто не хотела возвращаться домой. Отчасти из-за того, что ничуть не продвинулась в расследовании, а еще потому, что пыталась избежать встречи с Тоддом. Он позвонил и пообещал прийти на твои похороны, однако я сказала, что в этом нет необходимости. Причин откладывать отлет в Штаты у Тодда больше не было, ему осталось только зайти к тебе на квартиру и собрать вещи. Я не желала находиться там в это время.
Подъездные аллеи и дорожки, ведущие к колледжу искусств, были завалены снегом, почти все окна — погружены во тьму.
Секретарь на кафедре, девушка с немецким акцентом, сказала, что сегодня последний из трех академических, то есть неучебных, дней, и разрешила мне оставить несколько объявлений. В первом я сообщала о месте и времени похорон, а во втором просила твоих друзей прийти на встречу со мной через две недели в кафе напротив колледжа. Я сделала это импульсивно, поставив дату наугад. Моя просьба, размещенная среди объявлений о съеме жилья и продаже подержанных вещей, выглядела странно. Вряд ли кто-нибудь откликнется, решила я, но не стала снимать листок с доски.
У двери твоей квартиры я увидела Тодда. Он мерз в темноте, накинув на голову капюшон, чтобы защититься от мокрого снега.
— У меня нет ключа.
Я думала, у него есть дубликат.
— Извини.
Я отперла замок, он вошел в квартиру.
Через полуоткрытую дверь спальни я наблюдала, как он укладывает в чемодан одежду — аккуратно, тщательно. Неожиданно Тодд обернулся и как будто застал меня врасплох: в первый раз за все время мы по-настоящему смотрели друг другу в глаза.
— Поедем со мной. Прошу тебя.
Глядя на безупречно свернутые вещи и вспомнив размеренный ритм нашей жизни в Нью-Йорке — тихую гавань, убежище от бушующего здесь шторма, я заколебалась. Однако моя аккуратно сложенная жизнь осталась в прошлом, возврата к ней быть не могло.
— Беатрис?
Я мотнула головой, и от этого короткого движения у меня перед глазами все поплыло.
Тодд предложил вернуть машину, взятую напрокат в аэропорту. В конце концов, я не знала, как долго пробуду в Лондоне, к тому же аренда автомобиля обходилась непомерно дорого. Приземленность нашего разговора, внимание к мелочам казались столь привычными и умиротворяющими, что я едва не попросила Тодда остаться. И все же не сделала этого. Не имела права.
— Если нужно, я задержусь до похорон, — предложил он.
— Не стоит. Спасибо.
Я отдала Тодду ключи от машины, и только потом, когда он завел двигатель,
Я рассказала мистеру Райту о своем визите в колледж, умолчав о разрыве с Тоддом.
— Не против, если я схожу за пирожными? — неожиданно спрашивает он.
— Вы очень любезны, — растерянно лепечу я.
«Очень любезны». Завтра возьму с собой словарь синонимов. Может, он действительно проявляет любезность, а может, просто голоден. А если это романтический жест — чай вдвоем, совсем как в старину? Мне отчего-то хочется верить, что это именно так.
Мистер Райт выходит из кабинета, а я набираю рабочий номер Тодда. Секретарша не узнает меня по голосу — наверное, полностью восстановились родные английские интонации — и переключает на него. Между нами до сих пор существует определенная неловкость, но уже в меньшей степени, чем раньше. Мы выставили на продажу нашу общую квартиру и теперь обсуждаем детали. Внезапно Тодд меняет тему:
— Я видел тебя в новостях. Ты в порядке?
— Да, спасибо.
— Я хотел бы попросить у тебя прощения…
— Мне не за что тебя прощать. По правде говоря, это я…
— Нет-нет, я должен извиниться. Ты оказалась полностью права насчет сестры.
Повисает неловкая тишина. Я прерываю паузу:
— Ну как, вы с Карен съезжаетесь?
— Да, — чуть помедлив, отвечает Тодд. — Разумеется, пока квартира не продана, я буду продолжать выплачивать свою долю кредита.
Карен — его новая девушка. Когда Тодд рассказал о ней, я почувствовала, хоть меня и кольнула совесть, явное облегчение. Хорошо, что он утешился так быстро.
— Я решил, ты не будешь возражать, — говорит Тодд, а мне почему-то кажется, что именно на это он и надеялся. С напускной бодростью он продолжает: — Все почти так же, как было у нас с тобой, только совсем наоборот.
Я не нахожусь с ответом.
— Если уж поровну любить нельзя, — шутливо произносит Тодд.
Его наигранный тон, однако, не вводит меня в заблуждение, и я со страхом ожидаю завершения: «Тем, кто любит больше, пусть буду я» [9] .
Мы говорим друг другу «до свидания».
9
У.Х. Оден, пер. Д. Кузьмина.
Я уже напоминала тебе, что когда-то изучала литературу, верно? У меня в запасе целая уйма цитат, но все они, как ни странно, лишь подчеркивают неполноценность моей жизни, вместо того чтобы поднимать боевой дух.
Мистер Райт приносит стаканчики с чаем и пирожные. Мы делаем небольшой перерыв в работе и беседуем о пустяках — о погоде, теплой не по сезону, о первоцветах в парке Сент-Джеймс, о кустиках пионов у тебя на заднем дворе. Наше чаепитие носит легкий романтический налет, оттенок невинности, характерной для девятнадцатого столетия, хотя, конечно, вряд ли героини Джейн Остен пили чай из одноразовых стаканчиков, да и сладости тогда не упаковывали в прозрачные пластиковые коробки.