Разгневанная земля
Шрифт:
Янош рассердился:
— Зря ты над этим смеёшься! Не коня и не золота ждал я от барина. Барин ведь всё может. Думал, захочет — вольную даст…
— «Барин всё может, барин вольную даст»!.. — передразнила Каталина. — Вот он и показал тебе вольную! Сидишь теперь, уткнув нос в сено. Нечего было на барина рассчитывать! — Последние слова девушка произнесла тоном взрослой, умудрённой опытом женщины.
Янош с досадой отбросил брусок в сторону и вскочил.
— Я не прячусь, — сказал он, глядя на Каталину с укоризной. — Если бы не обещал матери дождаться наказа отца, часу здесь не сидел бы!
— Интересно знать, куда же это ты собрался? — Каталина с трудом сохраняла серьёзный вид. — Или, может, это секрет?
Янош молчал.
— Так не скажешь? — уже другим тоном допытывалась Каталина. — Ну, чего ты нахохлился? С каких это пор с тобой и пошутить нельзя? Побереги-ка лучше злость для кого-нибудь другого. Садись, и поговорим по-серьёзному. Что ты думаешь дальше делать?.. Понятно каждому, что не станешь тут долго сидеть.
Янош снова опустился на сено.
— Да разве я знаю, Като! — Лёгкая тень пробежала по лицу юноши.
Каталина подняла брусок, на котором уже заметны были контуры будущей чуторы [16] , и весело защебетала:
— С такими-то руками, как у тебя, даже смешно задумываться. Ты всё умеешь делать. Не то что Миклош. Он разрядится в свой парадный костюм, ни дать ни взять графский фазан с золотыми перьями, начнёт гарцевать на лошади и никуда ни на шаг от табуна не может. А ты!.. — И девушка обвила обеими руками шею Яноша.
— Постой, вот ты всегда так, насмешничаешь над всеми! А я завидую Миклошу. Я полюбил лошадей, привязался к Грозе. Нелегко мне будет заняться чем-нибудь другим. Тебе этого не понять!
16
Чутора — деревянная фляга.
— Почему же это не понять?
Юноша отвёл глаза в сторону и молчал. Вдруг он порывисто заговорил:
— Слушай, Като, если я уеду из наших мест, надолго уеду… ты… ты будешь меня ждать?
— Ждать? — Соблазн поддразнить Яноша был слишком велик, и Каталина не устояла: — Ну разве я похожа на тех, что ждут? И чего ждать, спрашивается?
— Ты отлично знаешь! — Щёки Яноша вспыхнули, а голос стал тихим и просительным. — Ты не выйдешь замуж за другого?
Каталина звонко расхохоталась.
— Вот ещё чего выдумал — замуж! А мне и невдомёк! Ну, до скольких лет ждать? Скажи, мой Яношек, — до двадцати, тридцати, сорока? Ух, как долго! — И снова зазвучал серебристый смех Каталины.
— Ничего смешного нет! — Янош сердито закусил губы, взял из рук Каталины брусок и сосредоточенно принялся за резьбу.
Рука его чуть дрожала, вырезая цветок, но это мог заметить только острый глаз Каталины.
— Скажи всё-таки, куда ты собрался ехать? — спросила она уже серьёзно.
— В Рацкеве. Отыщу дядю Бартоша.
— Кто это тебя надоумил?
— Никто.
— Так, понимаю… Дядя Бартош — табунщик… Постой! — Каталина прислушалась.
Оба насторожились, ждали собачьего лая.
Но Верный не подавал голоса.
— Кто-нибудь свой, — заметил Янош.
По лесенке медленно поднималась Марика. Как она изменилась! Сурово глядели
Марика обняла Яноша, поцеловала Каталину и сразу же взволнованно заговорила:
— Отец опять приходил!..
— Ну что?
Марика уселась на сено, поджала под себя ноги и начала не спеша рассказывать:
— Не вернётся он сюда. В лесу ли, на болотах ли — только, говорит, останется с бетьярами. «Жизни не пожалею, говорит, а уж расквитаюсь с графом»…
— Так и сказал?! — воскликнул Янош восторженно.
— Так, сынок, и сказал. Больно строптив стал… — Марика развела руками. — Смириться, говорю я, надо. Так куда там, сердится. Я ему объясняю, — Марика повернулась лицом к Каталине и как будто только ей одной доверительно рассказывала, — что, мол, парню… тебе, Яношек… не след скитаться по белу свету — пусть повинится графу. Ну, разгневается барин сначала, да ведь не век же будет гневаться. Накажет, посечет маленько. Не убудет Яношека от этого. Сколько у нас в «Журавлиных полях» битых-поротых — не сосчитать!
— Ну уж нет, тётушка Марика, этому не бывать! — раньше, чем Янош успел вставить слово, возмутилась разрумянившаяся Каталина. — Не взовьётся баринов кнут над Яношем!..
— Ты что же это, мама? — обиженно подхватил Янош. — Не в чем мне виниться!
Утирая концами головного платка скупые слёзы, Марика нехотя призналась:
— Да и отец твой говорит… пусть Янош уходит, да поскорее. У барина, говорит, рука длинная, достанет далеко… Ну, а мне-то каково одной остаться! Имре вот так ушёл, и не видела я его боле. Может, и прав отец… Да быть-то как? — И, не дожидаясь ответа, верная своему жизнелюбивому характеру, Марика добавила: — Конечно, и другим не лучше, чем нам. Взять хотя бы Холлошей: вся семья у них в сборе, а земли нет, — что это за жизнь! Как нам ни худо, а я, пусть и одна останусь, землицу нашу сберегу…
— Тётушка Марика, да ведь я, отец мой, Миклош — все мы остаёмся с вами! — И, бросившись на шею к Марике, Каталина чуть не задушила её в своих бурных объятьях.
— Постой ты, постой, шальная! — уже с улыбкой говорила Марика, отбиваясь от девушки. — Наказывал отец, чтобы Янош потихоньку пробирался к Рацкеве. Дядя, говорит, поможет стать на ноги…
— Значит, к Бартошу! — радостно сказал Янош.
Воображение уже рисовало ему табун дяди Бартоша. Он торжествующе взглянул на Каталину и ничего не добавил.
Девушка, однако, не осталась в долгу:
— Опять, стало быть, в табунщики? Снова в беду попадёт! Лучше пусть овец пасёт: с ними спокойнее.
Марика не поняла намёка:
— Что это ты, Като, мелешь?
— Да ведь она шутит, мама!
— До шуток ли вам теперь, дети! — заворчала недовольная Марика.
Каталина обняла Марику и стала её порывисто целовать.
— Не сердитесь, Иштванне, славная, хорошая! Иштван на свободе, Янош невредим и скоро увидит большой свет. Как не порадоваться за него! Меня даже зависть берёт!.. Понимаешь ты меня, Яношек?