Разлюбил – будешь наказан!
Шрифт:
– «Мгновенная смерть»! – объявил Рома. – Средство от тараканов! Новинка. Московский институт.
Все закричали «Супер!», захлопали, даже Тони заморгал блестящими глазами. Только муж мой курил и покачивал ботинком, он уже знал наизусть все эти притчи.
– Переводи, переводи, – сказал он Сабрине, – русские народные сказки.
– Набиваю этой солью чемоданчик, – Рома потирает ручки, – еду в колхоз. Быстренько собираем народ в клубе. – Он откашлялся. – «Я – представитель московского завода ЗИЛ. Всем, кто покупает новое запатентованное средство от тараканов, –
– Ой, Рома! – Оля засмеялась. – Моя свекровь на такое купилась!
– Да! Народ – попер! Я даже посадил местную даму фамилии записывать. Ага, в тетрадочку. Какой у меня был навар! И главное – я в ритм вошел, вешаться передумал.
– За оптимизм! Давайте выпьем за оптимизм! – завизжала Оля. – За нашу вечную молодость! И не-у-вя-да-ющую ааааааааа красоту! – Натыкач ее совсем защекотал.
Выпьем, выпьем, подождите. Вот Антон отодвинул девушку. Встал и направился к музыкантам. Шустер! Музычку ему подавай. Он повис на стойке с микрофоном, и солист замолчал. Сразу вылезли грубые хаханьки, визгливые хиханьки, по кафелю заскрежетали металлические ножки…
К нашему столику подходит бармен и что-то нашептывает парням. Господин Натыкач с интересом его слушает, а потом отвечает писклявым тенором на весь зал:
– Возитесь вы с ними сами за такие деньги!
Пьяные дамы с соседнего столика захохотали ему в ответ.
– Рома, – мой муж усмехнулся и положил себе еврейский салатик. – Ну а теперь признайся, тебя ни разу не раскололи?
– Да ты что! – обижается Рома. – Народ у нас доверчивый, как скажешь «из Москвы», сразу падают ниц.
И тут через зал прогремело:
– Ну спойте мне эту песню!
Это он, мой пьяный ньюф. Затребовал музыку и теперь возвращается к своему столику. Даже интересно, что он там заказал. Сейчас еще разочек с Олей чокнемся, и пойду к нему. Антон, скажу, гони ты всех своих шалав – я к тебе пришла!
Что там клавишник пробует, не пойму…
Мы расстаемся – ну и прекрасно.Ты промолчала, я не ответил…Это же его несчастная песня! Да, он любит сантименты! Вспомнил меня!
– Соньчик, пойдем? – Муж зовет меня танцевать. – Пошли, пошли. Ты что грустная такая?
– Ничего я не грустная, – говорю, – песня дурацкая…
Не посылай мне писем напрасных,Разве отправишь лето в конверте…– Соньчик, – он наклонился ко мне близко-близко, – не изменяй мне. Я обижусь.
– Тихо, – говорю, – я песню слушаю. – И выглядываю из-за плеча, смотрю на широкую зеленую спину.
Как он близко! Я даже сережку в ухе разглядела. Казаков, небось, у себя в роду нашел. Повернулся! Посмотрел в мою сторону, в середину зала. Нет, опять не увидел меня в темноте. Смотрит и не видит. Взгляд испуганный, озябший, так бывает, когда человек выныривает из своих снов, начинает искать их и щурится на свет.
Все!
Наши мальчики распустили галстуки и пошли играть в бильярд. Натыкач и Оля смылись в номера. Рома поймал инженера с немецкого завода комбайнов и пил, пил, пил, пил его кровь. Зал начал расползаться, а меня, как всегда с печали, потянуло на стриптиз. Я крутила голыми плечами перед носом у Антонио и несла ему русскую пьяную пургу:
– Не облизывайся, Тони. Это все не твое… Нет, нет, нет, не твое… А у него, ты представляешь, Тони? У него сейчас знаешь что? Ха-ха-ха!!! У него безудержный секс! Ха-ха-ха! Безудержный! У тебя такой был? Без-у-держ-ный секс, понимаешь? Толку от него никакого. Хочешь пить, а тебе голову моют, и моют, и моют…
В общем, я ни в чем не виновата. Просто Антонио услышал слово «секс». И мы пошли в номер выпить за отмену эмбарго на ввоз импортной сельхозтехники.
Ну, может, я и заорала разочек. Перевожу дыханье и слышу за стеной такие же экстазные крики, в соседнем номере кто-то отчаянно отрывался. Я прислушалась и начала одеваться. Тони чмокнул меня в нос. Я прижала палец к губам и прошептала ему: «Тони, ты красивый!»
Закрываю дверь и вижу пастушек, которых увел Антон. Мы с ними нос к носу столкнулись в коридоре. Стоим и смотрим друг на друга, думаем об одном и том же: вот кто орал через стенку!
Эти сучки выложили на ресепшн синюю купюрку и говорят:
– Пусть поспит, ему с утра на работу.
– Вы че? Девки? – администраторша скривила малиновые губы.
– А нам пофиг! – говорят. – У нас сегодня профессиональный праздник.
Девушки шагнули к лифту, но я быстренько двери закрыла, уехала одна. Не хватало мне еще семь этажей слушать их впечатления.
45. Водка
Утро, начало девятого, бар внизу еще закрыт. А пить очень хочется. И кофеечку. Волосы мокрые, знобит, и я бегу, ищу заведение. Нет, никаких мыслишек у меня в голове волнительных, но… все-таки обидно. Он что, не понимает? Жизнь пройдет, и мы не встретимся. Я не успею сказать и спросить про самое главное. А мне надо! Мне надо вынырнуть на поверхность и глотнуть кислорода. Я засыпаю в сугробе белом, что не ясно?
Я иду вдоль длинного здания, дергаю двери мелких кафешек. Вот тут открыто, кажется…
– Открыто у вас? – спрашиваю и к стойке сразу.
Все, сдаюсь! Не буду из себя пионерку строить, я знаю, вы меня насквозь видите. Там он, Антон. Сидит, мерзавец, и ржет еще с барменшей.
– Все, – слышу его голос, – я теперь старый и больной. Песок сыпется.
Понятно, какие у него шуточки? Подхожу, улыбаюсь, а ручки мои сами тянутся выше, выше к его сонной артерии. Ага! Испугался! И на лбу бегущая строка: «Тревога! Воздушная тревога!»
– Слава богу, ты здесь, – говорит, – а то я вчера подумал – мерещится.