Размороженная зона
Шрифт:
Грузин за столом достал очки, надел их, потом открыл папку, вынул оттуда несколько листков бумаги и принялся громко читать.
– Сейчас просто традиционные слова, имя, фамилия, в здравом уме и твердой памяти, – зашептала Колыме девушка. Блатной благодарно кивнул.
Грузин за столом сделал паузу, а потом громко и четко произнес несколько предложений.
– Говорит, что дядя завещал все движимое и недвижимое имущество Софии Киприани, – сказала девушка.
Колыма ничем не проявил удивления, но это стоило ему немалых усилий. Выходит, эта спокойная, молчаливая девушка и есть правопреемник Свана? Ничего
Грузин тем временем читал дальше.
– Сейчас ничего особенно важного, он перечисляет собственность, называет документы…
Взгляд Колымы ненароком упал на Горца. На лице молодого грузина застыла яростная гримаса. Да, для него-то, похоже, завещание пахана оказалось полной неожиданностью. И притом неприятной. Горец, краем глаза заметив, что на него смотрят, тут же справился с собой, и его лицо приняло непроницаемое выражение, но Колыма уже успел сделать свои выводы.
Еще минут пять нотариус читал документ, а девушка молчала. Видимо, список собственности покойного был довольно длинным. Что ж, это и неудивительно. Наконец грузин снова сделал паузу, потом прочитал еще несколько фраз, после каждой из которых слушавшие его люди вели себя все беспокойнее и беспокойнее. Они стали переглядываться, обмениваться короткими фразами, кто-то даже переспросил нотариуса. Слов Колыма не понял, но интонация была совершенно ясна.
– Что такое? Что он прочитал? – тихо спросил он у девушки.
– Последнее желание дяди, – ответила она. – Он пишет, что хочет, чтобы его похоронили у вас на севере, в Магадане, на какой-то блатной аллейке Приморского кладбища.
– Не Приморского, а Морского, – поправил ее Колыма, сразу поняв, о чем идет речь. В Магадане действительно было такое кладбище, а на нем такая аллейка, и похоронены там были люди непростые – сплошь воры, блатные, лагерные и вольные авторитеты. Быть похороненным там считалось великой честью, не меньшей, пожалуй, чем воровская корона. Словно звезда героя посмертно. Так что как раз Колыме это желание Свана было очень понятно.
– Ну да, – кивнула девушка. – Я просто так перевела. Дядя пишет, что там, на Колыме, прошла большая часть его жизни, что там он познакомился с хорошими людьми, многих из которых уже нет в живых, и что он хочет лежать с ними в одной земле.
Тем временем волнение среди слушателей нарастало, и нотариусу даже пришлось повысить голос, чтобы дочитать последний оставшийся у него в руках листок.
– А почему они все так заволновались? – тихо спросил у девушки Колыма. – Захотел Сван, чтоб его у нас похоронили – его право.
– У нас другие традиции, – коротко отозвалась София. Она явно хотела объяснить поподробнее, но нотариус снова начал читать, и она затихла.
На этот раз читал нотариус недолго, а закончив, снял очки и принялся складывать свои бумаги. Было ясно, что завещание дочитано до конца. Не дожидаясь вопросов Колымы, девушка перевела:
– Он прочитал имена свидетелей и тех, кому дядя поручил проследить за тем, чтобы его воля была исполнена. Это Мамука Султушвили и Тенгиз Санвоани, они его помощники. А его похоронами он поручил заняться мне. Свидетели, которые присутствовали при подписании завещания, это тоже мы трое.
– Ясно, – кивнул Колыма и огляделся.
Нотариус
Колыма про себя усмехнулся. Кажется, он даже понимает, почему их именно двое. Один бы испытал слишком большое искушение сбить прикуп на себя – что ему сумеет противопоставить женщина? А пока их двое, каждый будет за другим присматривать. Что ж, умно придумано. Однако к кому теперь ему обращаться со своим делом? К кому-то из них или… Или все-таки к Софии?
Про «груз» в завещании, естественно, ничего не сказано, но Горец говорил, что никто из местной братвы не в курсах.
«Ладно, поговорю с Софьей, а если она не знает, то с этими», – решил Колыма.
Тем временем народ начал расходиться. Первым ушел нотариус, оставив Софии как наследнице свою папку с завещанием Свана, а за ним потянулись все остальные. Правда, процесс этот растянулся надолго, каждый прощался с племянницей покойного и с Горцем, что-то им говорил. Особенно долго и эмоционально прощался Горец с Мамукой и Тенгизом, но Колыма так и не сумел понять, то ли они ссорятся, то ли разговаривать так громко у горячих южан положено. Но всему приходит конец, и через полчаса в квартире остались только трое: Колыма, Горец и София. Следом за девушкой они прошли в небольшую комнату, где Колыма ел и переодевался.
София была совершенно спокойна, а Горец, напротив, возбужден до предела. Едва успев устроиться в кресле, он громко заговорил:
– Вах, я ничего не понимаю! Почему Сван хочет, чтобы его хоронили в Магадане?! Его родина здесь, в Грузии!
– Э, Горец, там место особое, – ответил Колыма. – На блатной аллейке Морского хоронят не всякого, только серьезных авторитетов, это большой почет. Знаешь, какие там люди лежат?
– Коля, я понимаю, – Горец прижал руки к груди, – но и ты пойми, у вас свои традиции, у нас свои. Для тбилисца нет могилы желанней, чем на кладбище Вакэ! Там все Чавчавадзе похоронены, Константинэ Гамсахурдиа, Джаба Иоселиани и мать Сталина тоже там! И для блатных место у нас там свое есть! Там десятки законников, сотни авторитетов! Все уважаемые люди! Свана тоже надо там хоронить! Иначе никак нельзя!
– Мы должны сделать так, как сам дядя хотел, – твердо сказала София.
– Дай я посмотрю завещание, – неожиданно потребовал Горец.
Девушка спокойно отдала ему папку, которую получила от нотариуса.
– Все правильно вроде, – удивленно сказал Горец, внимательно осмотрев все печати и подписи. – Только дата странная, он что же, получается, за несколько дней до смерти его составил?
– Может, предчувствовал дядя Вахтанг, – спокойно ответила девушка, забирая папку.
– А может, он перед смертью малость… – Горец сделал многозначительную паузу. – Малость того? – Он выразительно покрутил пальцем у виска.