Шрифт:
Размышления старого Baboon а.
«Прежде чем писать сказки о войне, почитай «Ленка-Пенка», отлично прочищает мозги» - сказали мне. Почему бы нет? – подумал я, и принялся за рассказ.
Читаю его, и, действительно, мозги прочистились, начало вспоминаться собственное детство.
Шестидесятые
Неудивительно: фронтовики тогда были совсем ещё молодыми, моим родителям слегка за сорок.
Отец служил на Дальнем Востоке, воевал с японцами, так что ему повезло.
Мама во время войны жила в Москве, копала противотанковые рвы, попадала под бомбёжку, рассказывала, каково это. Много рассказывать тогда не могли, да и не хотели вспоминать.
Вспоминали тридцатые годы. Отец говорил, что в десять лет не мог ходить, только ползал. Голод.
Тридцать третий год. «Взрослые щелкают конопляное семя, а мы ползаем по полу и едим шелуху».
Мама говорила, как они, детьми, ходили на колхозное поле, собирать гнилую картошку, чтобы сварить кисель. Взрослым нельзя, посадят. За детьми только гонялись на лошадях, с нагайками.
«Разве убежишь от лошади?» - вспоминала мама.
Но это родители, пережили и голод, и холод, и страшную войну.
Читаю книгу. Арсеньева.
«До четырёх лет считала себя мальчиком». Интересно. Я помню, что я ЕСТЬ, и хочу ЕСТЬ. Кто я, меня совершенно не интересовало. Нас и так было четверо братьев, старшему десять, мне два.
Нет, первое моё впечатление: я лежу в кроватке и воплю от голода на весь дом.
Подходит мама, берёт на руки, начинает кормить с ложечки манной кашей. Я голодный, хочу сам, тянусь за ложечкой. Мама смеётся.
Родился я в интересном месте. Называлось оно по–корейски Тафуин. Что означает «Мыс Счастья»
Наш ДОС стоял в основании мыса Пещурова, на котором стоит маяк. Так и местность называется. Маяк.
С одной стороны - Астраханский пляж, с другой – просто пляж. На север – бухта Гайдомак с купалкой, на западе – Гайдамакский пляж, далее пляж Первой Камышовой речки, дальше пляж Второй Камышовой речки, и так до мыса Де Ливрона. Дальше уже бухта Анна.
Напротив Гайдомакского пляжа есть озеро Лебяжье, там разводили рыбу.
Здесь родился и мой старший брат Юрка. Двое более старших брата родились в Тамбове и Караганде.
В ДОСе у нас была двухкомнатная квартира, где мы и жили был сарай, был огород.
Мы любили сладости, отец давал нам по кубику сахара каменной твёрдости, и мы часами танцевали с ними. Какая вкуснятина!
Наверно, организм требовал глюкозу, сладости. Недалеко от нас был зверосовхоз. Там разводили норок. Вы знаете, как пахнет рассерженная норка? Лучше вам не знать.
Осенью норок забивали, трупики вместе с соломой сжигали на берегу.
Мы рылись в этих кучах с горелыми трупиками
Перед забоем норкам в поилки наливали коньяк. Все забойщики были веселы.
Упоминается в рассказе про Ленку пряник. Такие пряники бывают, или бывали, без глазури. Да, расколешь молотком, крошки можно сосать, потом жевать. С глазурью они прогорклые. Маргарин, наверно, горчит. Но мы их ели. Это же пряники! Но это было позже.
В своём рассказе «Мальчик» я упомянул Сашу, которая падала с обрыва. Думаете, вымысел?
Саша удержалась. Я – нет.
Сколько там метров? Или пятнадцать, или двадцать, подойдёшь, посмотришь, повспоминаешь…
Было мне три года, лёгкий. На всю жизнь запомнилась полынка, зажатая в кулачке, выдернутая с корнем, на фоне голубого неба.
Ничего, обошлось, только ноздрю разорвал, да полщеки. Выкатился на камни, лежу, молчу.
Спасла меня девочка лет двенадцати, которая в это время стояла на камне. Камень тоже интересный, его то замывало песком, то раскапывало, почти весь, поэтому дети любили на нём стоять.
Позже я смотрел с этого камня на место, где я лежал, видно плохо, видно, девочка увидела, как я летел.
Принесли меня домой. Бедная мама!
– Мама, не плачь! – успокаивал я её, - Я живой.
Пришёл отец на обед. На счастье, приехала водовозка, и меня увезли в больницу.
Зашили щёку, как ребёнок зашивает дырку в одежде: собрали всё в кучу и зашили. Мальчиков украшают шрамы. Я комплексовал до 15 лет. Стеснялся девочек. Этакий уродец!
Как ни странно, последствия моего полёта больше отразились на моём брате, Юрке.
Юрка следил за моим полётом, потом убежал, и его долго не могли найти.
Подумаешь, я повскакивал ночами с воплем, когда снились непонятные сны. Отец, наш суровый отец, отслуживший в армии восемь лет, брал меня на руки и успокаивал.
Юрка вставал молча, и долго. Ходил по дому.
Я долго не мог понять, почему он так меня любит и ненавидит одновременно.
Потом я ещё сломал ему ногу. Не верите? Сломал…
Думаете, мы вынесли из этого урок? Нет, лазили мы по отвесным скалам, смеясь над трусами.
Дети у нас в посёлке нередко гибли. Одну девочку откачивали у меня на глазах. Не откачали. Мама водила меня на пожар, показать заживо сгоревшую девочку, чтобы я знал, к чему приводят игры с огнём. На что там смотреть? Чёрная головёшка. Чувствительнее было на попке, ремнём, привезённым отцом с войны.
Старший говорил, что ему попадало пряжкой.
Был у нас сосед по улице. На двенадцать лет ему подарили мотовелик, и он разбился насмерть.
Мама водила меня на похороны, я сидел, и слышал, как погибший мальчик спрашивал меня, буду ли я есть конфеты, и пить чай возле его тела. Я сказал, что нет, и ушёл.