Разноцветные дни
Шрифт:
Посмотреть на укладку рельсов побежали втроем: Акрам, Рахмат и я.
Здоровенные парни-работяги, раздетые до пояса, загорелые, облитые солнцем, с капельками пота на туго выпирающих мускулах, клали на гравий шпалы, стыковали рельсы, забивали кувалдой костыли.
Было так интересно, что Рахмат первый не выдержал, подошел к одному из рабочих. Тот мусолил самокрутку, опершись на кувалду.
Рахмат оценивающе оглядел великанский молоток и робко попросил:
— Можно я… это… попробую забить?
— Валяй, — усмехнулся
Рахмат с трудом приподнял кувалду… Кувалда всей своей тяжестью потянула его в сторону и… уткнулась в землю, хорошенько встряхнув незадачливого «забойщика».
Мы рассмеялись.
Рабочий, однако, осуждающе посмотрел на нас и пояснил Рахмату:
— Кто же так обращается с инструментом? Вот как надо держать. — Он, словно перышко, поднял над собой кувалду — бац! — и огромный костыль-гвоздь «утонул» в дереве.
Рахмат снова поднял кувалду — на этот раз она подчинилась спружиненной мальчишеской силе — тюкнул по костылю и тот наполовину вошел в шпалу. Второй удар поставил гвоздь на место.
— С почином! — поздравил рабочий. — Молоток!
— Еще бы ударить, — вдохновился удачей Рахмат.
— Я тоже хочу попробовать, — сказал Акрам.
— Дайте и мне, — подвинулся я к кувалде.
— Э, так дело не пойдет, — развел нас в стороны рабочий. — Где дисциплина? Надо по порядку.
Ух, с какой радостью мы вбили по костылю! Сначала Акрам, потом я. Рельсы еще на несколько метров продвинулись вперед. Была в этом и частичка нашего труда. Как тут не гордиться!
Через несколько дней две стальные ленты протянулись так далеко, что осталось гадать: куда они приведут? Одни говорили — к будущему заводу, другие — в соседний колхоз…
Гадать можно долго, но лучше самим посмотреть. Акрам первым отправился на велосипеде в разведку. Даже не захватил никого с собой. Вернулся и сообщил:
— Рельсы уложены, кольцо у колхоза. Первый трамвай пустят вот-вот…
Мы каждое утро бегали к линии, уходящей за горизонт, за низенькие домики, утопающие в садах, — не покажутся ли долгожданные вагоны? Наклонялись ухом к холодному еще рельсу — не послышится ли стук колес? Вглядывались в чуть провисающие медные провода — не подрагивают ли? Но пока повсюду дремала тишина.
И вдруг… — а это случилось в субботу, — Рахмат первым отпрянул от рельса.
— Что, едет? — насторожился Акрам.
Но спрашивать было не нужно.
Рассеянно-счастливое лицо друга выдавало долгожданный праздник.
— Еде-е-е-ет! — закричал Рахмат.
— Еде-е-е-ет, ур-ра! — закричали мы на всю махаллю.
Из-за поворота вынырнул трамвай. Солнце ослепительно полоснуло по чистым его стеклам.
Трамвай приближался, стуча колесами: та-ка-та-ка-тум, та-ка-та-ка-тум! Словно невидимый музыкант бил по звонкой коже дойры.
— Та-ка-та-ка-тум, та-ка-та-ка-тум! — Рахмат, щелкая пальцами, пустился в пляс.
Мы — за ним.
Трамвай отчаянно
Вот тебе и Сали-арбакеш. Всю жизнь развозил на арбе уголь, саксаул, сено, а тут — вагоновожатым!
Когда только выучился? Мы-то и не подозревали, но были рады за него. Кулак — не в счет, ведь Сали добрый человек, это он шутит. Теперь у нас не только свой трамвай, но и свой вожатый.
Наши ожидания подтвердились: не зря мы зачем-то остались дожидаться трамвая… И точно, на обратном пути трамвай остановился.
На подножке показался Сали.
— Садитесь, соседи, — пригласил он, весело подмигнув. — Платить не надо. Сегодня пробная обкатка.
Мы козлятами запрыгнули в трамвай, не дожидаясь повторного приглашения. Пустые вагоны качнулись, и колеса под нами весело запели: та-ка-та-ка-тум, та-ка-та-ка-тум.
Мы толкались за спиной Сали-арбакеша и радостно вопили:
— Но-о! Еще давай!
Будто это вовсе был не трамвай, а пегий конь Сали.
Сали не обращал внимания на наши разудалые возгласы. Он явно был доволен своей новой профессией. И держался собранно, с достоинством, лишь изредка поправлял на голове тюбетейку-ферганку да степенно оглаживал ус.
Свистел за окнами утренний ветерок. Мелькали ветви деревьев, дома, лица прохожих.
— Но-о! Быстрее! — орали мы.
— Быстрее нельзя, — серьезно отвечал Сали-арбакеш, виноват, Сали-вожатый… Впрочем, первоначальное прозвище так за ним и осталось, хотя и приобрело теперь смешной оттенок…
На другой день трамвай заполнили шумные пассажиры — с сумками, ведрами, мешками, портфелями. Управлял им по-прежнему Сали. Только у дверей сидела хмурая тетка-кондуктор в очках и с кожаной сумкой. И праздник кончился. Не потому, что нужно было покупать билеты. Просто это был уже не вчерашний, первый трамвай. Но разве, если бы любой праздник длился бесконечно, мы бы радовались ему?..
КОНЬ ВАГОНОВОЖАТОГО САЛИ
После продажи коня, арбы, упряжи и остатков сена, облаком сидевшим на саманной крыше, дворик Сали-ака с деревянными скрипучими воротами будто осиротел.
Не ржал конь. Не хрумкал овсом и арбузными корками. У бывшей коновязи, на утрамбованной пыли не появлялись больше малыши — хозяйские и соседские, лучшие друзья и почитатели трудяги коня… Мы помнили его еще жеребенком.
Ничто теперь не напоминало о прошлой жизни Сали-ака, его работе. Разве что два гигантских деревянных колеса с железными ободами, прислоненные к дувалу со стороны улицы, словно на обозрение всей махалле.
Колеса были действительно такими большими, что я еле доставал макушкой до их оси.