Разноцветные континенты (С иллюстрациями)
Шрифт:
– Машины,- сказал я отчего-то шепотом.- Обучающие машины…
– И долго же ты, братец, думал,- снисходительно проговорил из своей комнаты Борис.
– Уж подвели, уж ткнули носом…
– Ты позабыл, наверное, Боря,- сказала Соня,- как ты рыдал и кидался на стенку, когда мы тебя ткнули носом… Андрей ведет себя куда спокойнее.
– Вернется к себе- поплачет, - заметил Славка.
– И ничего удивительного,- миролюбиво сказал Борис.- Я, правда, не сразу поверил. Кнопку на стул Скворцову подкладывал…
– Ну, это была рискованная
– Можно было испортить аппаратуру.
Все эти разговоры доносились до меня как-то издалека.
– Послушайте,- сказал я,- так, значит, они не люди…
Все засмеялись.
– Очень тонкое замечание, - сказала Соня.
– Товарищ еще не дозрел, - добавил Славка.
– Да я не о том!- сказал я сердито.- Не люди- те, кто их сделал. Вот в чем беда.
Ребята притихли. Соня и Олег смотрели на меня с уважением.
– Прекрасно держишь мысль, - серьезно сказал Олег.
– Тут, правда, есть и другие мнения. Так что, будь добр, поясни.
– Все ясно даже ежу,- ответил я.- Машины - значит, кто-то их сделал. И на кого-то они работают. Допустим, на хозяев. И, если эти хозяева сами как люди, зачем им делать механических человеков? Значит, что-то с ними не так, какой-то непорядок. Не рискуют они показаться. Может, у них хоботы вместо носов. Либо ноги не тем концом воткнуты. Либо еще хуже. Не понимаю, какие тут могут быть мнения. И у кого.
– Борис, ты что-нибудь имеешь сказать?
– спросил Олег.
Молчание.
– Да нет у него никаких мнений,- сказала Соня.
– Он их меняет по три раза на дню. В глаза смотреть правде боится.
– Ладно, ладно…- пробурчал Борька.
– Подумаешь, разошлась!
– Значит, нет возражений,- подытожил Олег.- Тут я на днях провел один эксперимент… Не посоветовавшись, извиняюсь. Сидели мы с Дроздовым, беседовали о разном. Вдруг я говорю ему, так, шутя: «Вы здесь, Аркадий Сергеевич, прямо как удельный князек. Хотел бы я увидеть ваше начальство». Он и глазом не моргнул: «Увидите». Я спрашиваю: "А какое у вас начальство, страшное?" - «На чей взгляд», - отвечает. И все смеется. Жутковато смеются машины, вам не кажется?
– Ай, не отвлекайся ты!
– с досадой сказала Соня.
– Дальше-то что?
– Дальше я ему говорю: «А по телефону сними связаться нельзя? Или по радио?» Он- вопросом на вопрос: «А что, у тебя есть жалобы?»- «Есть, говорю, только не жалобы, а вопросы».- «Какие?»- «Вам сказать не могу». И тут, смотрю, Дроздов наш вырубился. Сидит и смотрит на меня пустыми глазами, как выключенный телевизор. Я испугался, туда-сюда, вижу- ожил. «Так о чем мы с тобой разговаривали?» Вот и все дела. Нельзя от машины требовать большего. На что ее настроили, то она и делает.
– А на что их настроили?
– спросил я Олега.
– Это хоть можно определить?
– Пока установлено только одно,- ответил Олег,- все трое запрограммированы на наши реакции. Вот если ты сядешь и замрешь… ну, наглухо отключишься…
– Какой?
– спросил я. Сердце у меня замерло. Хотя что еще хуже можно услышать?
– А такой, что, как только мы расхотим учиться, вся эта система,- Олег сделал широкий жест рукой,- вся эта система перестанет работать.
– Ну и пускай перестает!- крикнул я.- И пускай убираются ко всем чертям. Мы же у себя дома, не пропадем!
– Нет, Андрей, - тихо сказал Олег, - в том-то и дело, что мы не у себя дома.
20
Кто-то громко, демонстративно зевнул.
– Ладно, я пошел,- сказал Борькин голос.
– Считайте, что меня нету. Спокойной ночи, малыши.
– Вот он всегда так!- проговорила Соня.- Уползает, как улитка, в свою раковину.
– В чем-то Махоня прав, - заметил Славка.
– Ввели новобранца в курс - и давайте на этом успокоимся. Время позднее, педагогов пора подключать, а то они выспаться не успеют. У Андрюшиного изголовья пускай Сонечка подежурит, сердечных капель ему поднесет…
Никогда не видел, чтобы люди так краснели: у Сони даже слезы брызнули из глаз. «Чего это она?» - подумал я с недоумением.
– Прекратить личные выпады!
– строго сказал Олег.
– Ладно, отключаюсь,- весело ответил Славка.- Продолжайте ваши пустопорожние разговоры. Но имейте в виду: что бы вы там ни задумали предпринять, я заранее возражаю. Вот так.
Мы остались втроем. То есть внешне ничего не изменилось, но исчезли шумы и помехи, которых Борька и Славка напустили в нашу комнату. При работе Борькина голова жужжала, как испорченная лампа дневного света, а Дмитриенко, по-моему, где-то искрил. Надо будет посоветовать ему проверить контакты. Впрочем, неизвестно еще, какой треск сопровождал мои собственные мысли: в этом деле я был еще новичком.
Мы сидели на прежних местах, трое одиноких присмиревших переростков, и старались не смотреть друг на друга. Я буквально чувствовал толстую матово-белую полусферу, нависшую над крышей общежития, над темными пальмами, над моей головой. Мама, Москва, огни магазинных витрин, снежные кучи вдоль тротуаров, Октябрьские праздники- все это было где-то далеко… или нигде, как мираж.
– Телевизор работает?
– спросил я.
Соня вздрогнула.
– Что? Телевизор? Нет, не знаю. Давно не включала.
Олег протянул руку, не глядя нашарил тумблер. Раздался громкий щелчок. Минуту мы смотрели на темный экран, потом он засветился голубым… Пусто.
– Ну, и где же мы находимся?
– спросил я как можно более беспечно, но голос меня подвел: я охрип и закашлялся.
– Трудно сказать,- проговорил Олег и выключил телевизор.
– Нет внешних ориентиров. Во всяком случае, далеко: видишь, антенны брать перестали.