Разношерстная... моя
Шрифт:
– Тока дернись. Руку вырву.
Трижды проклятый Таймир швырнул его наземь и сверху придавил ножищей. А руку протянул скукожившейся на заднице, малявке и повелел:
– Поднимайся.
Эта гадина так вцепилась в его руку, будто тонула в омуте, и державник вздернул ее на ноги
– Ты чья? – сухо осведомился он.
Девчонка – Нырша видал, изогнув шею – состроила столь горестную рожицу, что у любого слезу вышибет. Таймир купился – орясина тупорылая – и голос его помягчел:
– Напугалась? Не бойся. Он тебя боле и пальцем не коснется. Так чья ты будешь?
Она лишь моргала жалобно
– Погоди, – сказал он.
Поднялся и шагнул к невозмутимо торчащему посередь улицы коню. Сунул руку в седельную суму, покопошился в недрах и выудил большой сахарный леденец. Обернулся…
– Дак вроде была малая, – подтвердил ближайший к нему зевака. – Тока-тока туточки торчала. Ан пропала.
– Вроде под воз шмыгнула, – поведала державнику рыхлая баба, которую аж распирало от любопытства.
Таймир присел – из-под воза на него пялилась та самая собачонка, что гоняли дворовые боярина Крепши. Она бездумно зыркнула на присевшего воина и принялась выкусывать блох с тощего бока. Отправившая его под воз баба, вытаращила глаза. Клялась и божилась, что девка залезла под воз. Но полусотник уже ее не слушал – он тихохонько присвистнул. Огладил подошедшего коня, с ленцой забрался в седло и двинул прочь по улице под ядреный хохот зевак. Те лезли под воз любоваться на псину. И зубоскалили, раздразнив услужливую бабу до визга и кулачной расправы над особо рьяными насмешниками. Ныршу же двое дружинников привычно распяли промеж двух коней и потащили вслед за полусотником. Собачонка, дотоле спокойно взиравшая на веселье публики, вдруг проскользнула сквозь лес ног и потрусила за всадниками.
– Ты глянь, сюда за нами приперлась, – добродушно усмехнулся дюжий дружинник средних лет, швырнув скулящего Ныршу в лапы двух равнодушных надзирателей Тайной управы. – Таймир велел его в само нижнее узилище. И не кормить. Воды плошку и света не давать.
Он спешился и присел на корточки, протянув руку к виляющей хвостом псине:
– Ну, чего тебе, умильная?
Худая серая собачонка мотнула башкой… и вдруг поднялась на задние лапы. Поджав передние, она закрутилась вокруг себя, слегка покачиваясь. Но удержалась аж целых четыре оборота. На этакое диво подтянулись поглазеть прочие дружинники, ошивавшиеся во дворе Тайной управы. И началась потеха. Оделяемая кусочками всякой всячины собачонка снова кружилась. После прыгала через дворовую лавку и даже ходила на передних лапах. Да таскала затейникам все, чего бы они ни швыряли, требуя принести обратно. Еще и отдавала с поклоном, будто опытный трактирный служка.
– Видать, у лицедеев жила, – определил кто-то, оглаживая игреливую псинку. – То-то вон ловко-то как представляет.
В конце концов, она с полным правом заслужила дозволение забраться в дружинные покои, где отдыхали ее почитатели. Отобедала с ними
– Откуда? – холодно процедил Таймир, сумрачно разглядывая разложенное на лавке в пыточной тело паренька, прихваченного у подворья боярина Крепши. – Откуда в нашем подвале взялась змея? Что за бред?
Невысокий кряжистый лысоватый кат – великий мастер пыточных дел и казней – был умудрен во всем, что касалось смерти. И причины ее определял на раз – не верить ему доселе повода не было. Он и сам поразился, как обнаружил, что эта уличная голытьба сдохла под приглядом его радивых подручных от укуса змеи – точнее быть не может. Опытный кат не удовольствовался осмотром тела, а залез внутрь и удостоверился: змеиный яд.
– Ты глянь, Таймир: вот сюда она его куснула.
– Вижу, – согласился полусотник при виде двух точек на вспухшей пятке.
– Ты глянь, как ногу-то разнесло, – деловито ворочал мертвяка дотошный кат. – Аж по самы яйца. Пятна вон по коже. То жилы полопались, и кровь наружу пошла. И тут вон тоже, – сунул он руки во вспоротое брюхо, будто в суму. – Вишь, на печенке пятна? И в грудине на дыхалках пятна крови давленные. Это тебе не гадючка лесная мелкотравчатая. Так травануть под силу лишь южным змеям. Там они здорово ядовиты.
– И что ж? – изогнулась бровь на каменном лице державника. – Живого места нет, а он и не вскрикнул?
– Чуток тока, – пробасил один из подручных. – Да скоро заглох. Мы и не чухнулись.
– У него глотка вспухла, – вздохнул кат, вытирая руки о тряпку на плече. – Задохся скорей, чем понял, что подыхает. Вот такие кренделя.
– Едрен, откуда здесь змея?
– Я тебе чего, ворожея? – пожал плечами кат. – Иль сомневаешься? Так мои парни понизу вдоль всех узилищ все излазили. Следы ее повсюду: откуда приползла, куда после делась. Так вот, приползла гадина прямиком сверху. Откуда-то из покоев. А вот откуда, не понять. На деревянных половицах следов не разобрать. А сгинула она через отдушину в подклете. И дале через двор к воротам. А на улице, понятно, ищи ее свищи. Вот такие кренделя.
– Из покоев, – задумчиво повторил Таймир. – Прямиком на самый низ. На нижний уровень с узилищами. И миновала дорогой два других. А среди шести узилищ змея избрала одно. С этим ошмётышем, – кивнул он на мертвяка. – Может, она порыскала по сторонам?
– Не, прямиком к нему, – твердо уверил подручный. – Будто нюхом почуяла, где его искать. Так и перла, никуда не сворачивая.
– Что за любопытная змея, а Едрен? – скривился державник, нехорошо прищурившись на расхристанное тело. – И этот уже ничего не скажет. Отчего мне кажется, будто ему заткнули глотку?
– Скажешь тоже, – отмахнулся кат. – Где это видано, чтоб змею приноровили под свою дудку плясать? Тварь-то безмозглая, чего бы там, в сказках не плели. Вон вчера тут собачонка приблудная отплясывала. Так собаки – животины смысленные. Они вон и слова понимают, и знаки там всякие руками. Разумны, и не поспоришь. А змеи, ровно, как и лягухи, и ящерки, куски мяса безмозглые. Не, приручению они не поддаются – ты в эту сторону даже не смотри. Толку не будет.
– А колдуны? – не сдавался Таймир. – Заклятье наложили и…