Разные миры
Шрифт:
Он, конечно, мог просто извиниться перед ней. Сказать, что просто играл роль. Хотел сделать выступление еще лучше. Но… Она ответила на его поцелуй! Ее губы слегка дрогнули под его. Но ему и этого хватило, чтобы понять – она не против продолжения поцелуя. И это заставляло сердце трепетать, как у глупого школьника. Хотя по сути он им и был, но он уже давно не ощущал себя простым мальчишкой.
Она подошла к нему через несколько минут неуверенным шагом, обхватывая себя руками, прикусывая губу и отводя взгляд. И у него вновь возникло желание обнять ее, спрятать от всего мира, но он продолжал смотреть,
– Елена? – произнес он, понимая, что сама девушка не отважится сказать что-то первой. Гилберт осторожно подняла глаза на друга. Его взгляд был таким теплым и родным, что она невольно расслабилась и даже попыталась улыбнуться, - Все хорошо?
– Это ты мне скажи, - едва слышно прошептала она.
– Я не знаю, - честно признался он, склонив голову на бок, - То, что произошло… Я не хотел тебя обидеть.
– Ты не обидел, - не подумав, произнесла она, пряча взгляд, и ее щечки тут же покраснели, вызывая на лице Сальваторе легкую усмешку.
– Тогда что? – осторожно спросил он.
– Между нами что-то происходит? – скорее утверждение, но в нем все равно проскакивают нотки вопроса.
– Кажется, я уже спрашивал это у тебя. Ты тогда ответила “нет”, - напомнил Деймон.
– А сейчас я не уверена в этом, - обреченно качнула головой Елена, шмыгнув носом. Сальваторе быстро преодолел расстояние между ними, и коснулся ее подбородка, приподнимая его вверх и заставляя ее смотреть на него, - Но я точно знаю, что это неправильно.
– Это правильно. Просто время еще не пришло, - удивительно, как просто, оказалось сказать это. И с души сразу свалился камень, когда она, выдохнув, слегка улыбнулась ему и кивнула.
– Ты знаешь, как я люблю тебя, Скунс, - произнесла девушка, неожиданно обняв друга.
– Не больше, чем я тебя, Ленив…
– Отец? – оборвала Деймона Гилберт. Парень отстранился от нее, в немом вопросе нахмурив брови, - Мой папа там, с Дином, - объяснила Елена, верно поняв его взгляд.
Сальваторе тут же обернулся и увидел, что по тропинке, направляясь сюда, идут мистер Гилберт с вожатым, о чем-то переговариваясь.
– Что он здесь делает?
– Не знаю. Он ничего не говорил мне, - ничего не понимая, ответила девушка, - Я пойду к ним…
– Сейчас же награждение будет! – вслед ей крикнул Сальваторе.
– Если что, выйди туда за меня. Пожалуйста, - обернувшись, попросила Елена, и, сорвавшись на бег, направилась к отцу. В голове крутилась тысяча вопросов и догадок, но мозг отказывался их анализировать. Лишь одно упорно не хотело отставать. Что-то случилось.
– Пап! – еще из далека крикнула Гилберт. Мужчины резко остановились, и отец Елены тут же нашел взглядом дочь, - Папа…
– Милая, что ты здесь делаешь?
– У меня к тебе тот же вопрос, - проговорила девушка, про себя повторяя, что все хорошо и отец приехал просто навестить их. На зачем, если до конца смены и так оставалось всего несколько дней?
– Мисс Гилберт, сейчас будет награждением, вам надо… - попытался остановить Елену Дин, но девушка оборвала его:
– Не уйду, пока не расскажешь, что произошло.
– Елена… - обреченно проговорил Грейсон.
– Я оставлю вас, -
– Ваша мама больна.
========== 3 часть. 21 глава. ==========
Если ушиб коленки – это боль. То ее боль была бесчисленными песчинками на пляже.
Если расставание с парнем – это обречение. То ее обречение было бескрайним небом.
Если плохая оценка – это негодование. То ее негодование было звездами в бескрайнем космосе.
Если убежавший щенок – это потеря. То ее потеря отражалась в самом дорогом и важном слове – мама.
Она не могла поверить в слова отца. Ни тогда. Ни сейчас. Сначала хотелось рассмеяться и спросить: “Ты что приехал сюда из-за маминой простуды?”. Ведь где-то на глубинах сознания теплилась эта мысль, но она прекрасно понимала – все намного серьезнее, чем хочет казаться.
Мама. Мамочка… Она всегда была самым дорогим на свете человеком. Она всегда была рядом. Всегда поддерживала. А сейчас какой-то рак мог ее забрать. Но ведь мама намного сильнее его. Она справиться – победит болезнь. И все снова будет, как раньше.
Но заглядывая сейчас через оконное стекло в мамину палату, она переставала в это верить, как и не ругала себя за это. Мама лежала без сознания, мертвенно белая. К ней было подведено множество проводков с непонятными жидкостями. А в комнате раздавался противный писк , сообщающий о работе ее сердца.
– Елена, тебе надо поесть, - к ней осторожно подошел отец и провел рукой по ее спутанным волосам, - Ты не прикоснулась к еде с тех пор, как мы прилетели.
И в голове сразу возник вопрос: а когда это было? Час назад? Пять? Может уже прошли сутки? Она потеряла счет времени, стоя около заветной палаты, прислонившись лбом к окну.
– Я не хочу, - едва слышный шепот вырвался из горла.
– Милая, Керолайн и Джереми в буфете. Ты нужна им…
Нужна? Да, все правильно. Она старшая сестра и должна быть сильной, чтобы они могли брать с нее пример. Но как быть сильной, когда мама умирает?
Подавив всхлип, девушка все же кивнула и направилась к младшим, оставив отца наедине со своими переживаниями. Лестница казалась ей бесконечной, и поэтому, когда она спустилась в буфет, смогла полностью собраться и натянуть на лицо маску девушки, которой должна стать ради сестренки и братика.
– Привет, - она подсела к ним за столик, стараясь улыбнуться. Керолайн едва заметно кивнула, ковыряясь в своей тарелке с едой. А Джереми тут же перебрался к сестре на ручки. Сердце сжалось – они ведь никогда не ладили, а сейчас он ищет в ней утешение. Конечно, она ведь старшая, пока мама не выздоровеет. Она должна забиться о них, ведь отец, как бы сильно не любил своих детей, дома бывал редко, поэтому плохо знал, что да как нужно делать. А она знала. Знала, когда Джеру надо кушать, ложиться спать, где он любит гулять и сколько сладостей можно съесть ему, чтобы не разболелись зубы. Знала, какие уроки надо делать Керолайн на следующий день, куда сестра ходит развлекаться и во сколько она должна быть дома. Она знала о них абсолютно все, и, наверное, только сейчас поняла это. И никогда в жизни она не чувствовала такой ответственности, лежавшую теперь на ее хрупких плечах.