Разные судьбы

Колягин Михаил Федорович

— Больно рискованное дело, — сказал он наконец, — работали бы мы с тобой в две смены, как раньше, разговаривать нечего — проследим. А вот Зорин.

— Скажем ему, чтобы повнимательнее был. Из-за него ведь вся канитель. Еще бы месяца два сроку, может быть, что-либо понадежнее придумали, а сейчас время не терпит.

— Да, — произнес Чистяков, скручивая пальцами в кольцо рыжий ус, — другого выхода я не вижу. Давай попробуем. А начальство как на это дело посмотрит?

Круговых удивленно посмотрел на сменщика,

как бы говоря этим: «Наивный человек! Кто захочет добровольно свою голову под топор подставлять? Ведь колодки Утюмова запрещены?»

Чистяков снова задумался.

— Задача. Знаешь, Сергей, — вдруг оживился он, — поговорим с Данилюком. Он, по-моему, неплохой мужик.

— Сам разговаривай, — отмахнулся Круговых. — Я от нового секретаря ничего путного не жду. Весь он какой-то бумажный. На каждый день у него листок готовый.

— Ладно, поговорю, — согласился Александр Яковлевич. — Кстати, поближе познакомлюсь с ним.

На промывке заготовленные ранее колодки Утюмова были установлены. За шесть рейсов прокат на колесах уменьшился на три миллиметра. Об этом, кроме Данилюка, никто в депо не знал. С Зорина тоже взяли слово держать язык за зубами, чтоб не проговорился отцу.

Однажды, когда паровоз был на поворотном угольнике, подошел Сорокин. Срезал с бандажа сталь и завернул кусок металла в бумажку.

— Это зачем? — поинтересовался Сергей Александрович, подозрительно поглядывая на инженера.

— Анализ произведем, досконально, — любезно ответил Сорокин. — Мы предполагаем, что вас качество стали подводит. Надо же как-то выручить знатных машинистов.

— Ладно, производите, — согласился машинист, пряча усмешку. «Еще пару рейсов и можно снимать колодки, — подумал про себя Круговых, — а там подумаем над тем, как продолжать изыскания».

Сдавая паровоз Зорину, он еще раз наказал ему:

— На каждой остановке обязательно болтики подкрепляй. Выскочит колодка, затянет тормозную и триангель под колеса, там до беды недалеко.

Валерий кивал головой и, как обычно, насвистывал про себя, помахивая в такт молотком. Сергей Александрович поглядывал на него, морщился от досады. Досталось чадо на паровоз! Он давно собирался сходить к начальнику депо и по-товарищески поговорить с ним о его сыне, да, как-то все не находил время.

7

Даша собиралась во Дворец культуры. Сегодня встреча нового тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года. Она надела зеленое из легкой шерсти платье. Это платье месяц назад подарил отец, когда ей исполнилось девятнадцать лет. Даша залюбовалась своим отражением в зеркале, внимательно разглядывала себя, каждую черточку в отдельности. Одна коса была уже заплетена, а вторая рассыпалась по груди черным веером. На Дашу удивленно смотрели продолговатые карие глаза. Притухшая, чуть раздвоенная верхняя губа придавала лицу

такой вид, словно Даша на кого-то сердилась. Немного смущал нос. Он казался широковатым. Девушка улыбнулась, на щеках появились ямочки. Даша погасила улыбку, проговорила вслух:

— Хороша! Правда?

Она повернулась к зеркалу в профиль и, кося глазами, медленно, словно очерчивая контуры фигуры, провела ладонью от шеи вниз. И по мере того, как ладонь двигалась, у Даши возникало новое, неизведанное ранее чувство, словно это была чужая рука. Потом она присела на стул и, прижав руки к груди, долго слушала упругие толчки сердца.

— Що з тобой, не захворала?

Даша вздрогнула от неожиданности, повернула к матери вспыхнувшее румянцем лицо, будто ее уличили в чем-то недозволенном.

— Нет, мамочка, я здорова. Замечталась только.

Елизавета Ильинична дотронулась до плеча дочери.

— Что с тобой, доню? — переспросила она.

— Да, так. — Даша не вставая, обняла мать за талию, прижалась к ее мягкому бедру. Слышно было, как поскрипывали часы на стене, и гремел, чем-то играя, котенок на кухне.

— Ты, мама, красивая! — чуть помолчав, проговорила Даша. — А я на тебя похожа. Правда?

— Правда, — ответила Елизавета Ильинична, перебирая пальцами волосы дочери.

— Серьезно, мамочка, посмотри!

Даша вскочила со стула и потянула за собой мать ближе к зеркалу.

— Глаза такие же, лоб. Даже волосы одинаковые. Вот только я не хочу быть полной.

— Не загадывай, доню, какое счастье достанется. Иной муж до щепки высушит.

— Стану я этого дожидаться! — горячо возразила Даша. — Провожу такого мужа на все четыре и дело с концом.

— Ишь, прыткая какая! Не так это просто. Жизнь сложнее, дочка, чем ты думаешь.

На кухне что-то загремело.

— Разыгрался, бесенок, — проговорила Елизавета Ильинична, отстраняя дочь. — Еще посуду перебьет.

И ушла.

Даша снова приблизилась к зеркалу, принялась заплетать косу. Теперь на нее смотрело серьезное лицо с задумчивыми глазами. А кто будет ее суженый? Никто ей не нравился. Разве ж Колосов. Самое хорошее в прошлом связано с ним. Сколько вместе исходили лесных троп! Ему она могла рассказать про свои обиды, пожаловаться на учителей, порой даже на родителей. Вот кого можно полюбить на всю жизнь.

Взглянув на часы, Даша заторопилась. Пора во Дворец. «Надо как-нибудь поговорить с Николаем, — подумала Даша, — а то последнее время мы отдаляться друг от друга стали».

Зал Дворца встретил девушку многоголосым шумом. Нарядная елка посреди зала и бурливая река улыбок теплой волной захлестывали каждого нового человека, подхватывали в общий водоворот праздничного веселья.

Разговаривали громко, смеялись. Просто от того, что было весело и хотелось смеяться. Ведь сегодня праздник.