Разные судьбы
Шрифт:
Над паровозом нависали огромные каменные глыбы, даже казалось, что они готовы сорваться при первом сотрясении.
— Стрелочка что-то тяжелеет, — послышалось с правой стороны.
Николай подкрутил вентиля. Схватился за лопату. А стрелка манометра все тянулась влево. Четырнадцать, тринадцать.
Паровоз, сбавляя скорость, натужно пыхтел, покачивался из стороны в сторону, словно грузчик под тяжелой ношей.
Николай стиснул зубы, с ненавистью покосился на манометр.
«Врешь, подымешься!»
Машинист тоже поглядел на манометр. Левая бровь беспрерывно
Стрелка манометра замерла на цифре 13 и медленно подвинулась вправо.
— Ага, можно качнуть воды.
Захлюпал, всасывая воду, инжектор. Николай глубоко вздохнул и снова подставил голову под струю освежающего ветра. Паровоз набирал ход. Вздохи его стали чаще и свободнее. Подъем кончался.
Когда вечером на смену пришла бригада, незнакомый Николаю машинист покосился на новичка и, подкручивая рыжий ус, спросил у Круговых:
— Как съездили?
Сергей Александрович, подмигнув Николаю, сказал:
— Как следует.
На прощание Круговых пожал Николаю руку, поинтересовался:
— Как тебя зовут?
— Николаем.
— А отца?
— Александром, — ответил Николай.
— Так. А где твой батя работает?
— Нет у меня бати, — наклонил голову парень. — Детдомовец я.
— Вот оно что! — протянул Круговых. — А ты в шахматы, случайно, не играешь?
— Играю, — ответил Николай. — В училище первое место занимал.
— Вот и хорошо! Отдохнешь, приходи ко мне. В общежитии тебе каждый расскажет, где я живу.
С наступлением темноты глаза машиниста казались добрее, от них лучами разошлись набившиеся угольной пылью полоски морщинок.
Из душевой до общежития Николай шел медленно, наслаждаясь свежестью летней ночи. И яркие звезды ему огнями светофоров приветливо мерцали, и земля, будто пол в паровозной будке, покачивалась под ногами, как бы сама плыла навстречу…
Много после этого утекло воды. Два с половиной года, до самого призыва в армию, работал Николай с Сергеем Александровичем. Бывали рейсы и потяжелее первого. Давали иногда уголь из остатков штабеля, наполовину с землей — на каждой стоянке топку чистить приходилось. Или брались провести поезд по участку без остановки для набора воды. Сорвешься — позор на всю дорогу. Но проводили.
Оба немногословные — Круговых и Колосов — быстро привязались друг к другу. Николай часто бывал у своего машиниста дома. Играл с Сергеем Александровичем в шахматы или, взяв из домашней библиотеки книгу, уходил в огород, садился под кусты ирги и по целым дням читал. Как-то получилось, что Николай ни одной покупки не делал без совета Елизаветы Ильиничны.
Иногда прощаясь после рейса, Сергей Александрович сообщал:
— Завтра обязательно приходи к нам.
На загородные прогулки
В родник ставили бутылки, а сами садились на траву и часами молча смотрели сквозь разрывы листьев на светлое небо. Рядом журчал ручей, а время тянулось бесконечно, словно оно застыло и остановилось.
А Даша с Николаем уходили в лес. Под ногами шуршали сосновые шишки и прошлогодняя хвоя. Даша не любила и не умела ходить медленно. Иногда она делала попытки пристроиться в ногу с Николаем, брала его под руку, но, забывшись, снова вырывалась вперед. Поджидая, нетерпеливо срывала листья, нагибалась за цветками или, заметив какого-нибудь жучка, начинала дразнить его:
— У, натопорщил усы — злится.
Она была своенравной и жизнерадостной, какой может быть только девушка в шестнадцать лет. Ее восхищали и птицы, и муравьиные кучи, и высокие сосны.
— Колька, смотри! — кричала она, трогая Николая за плечо. — Красиво-то как!
Она часто и беспричинно смеялась. Казалось, смеялась не тому, что видела и слышала, а разным мыслям, приходившим в голову.
В лесу у них были свои излюбленные уголки — глухие полянки, окруженные молодым осинником или бояркой.
Хорошее было время!
4
Снова Колосов выезжал в рейсы со своим машинистом. Вот она, конторка дежурного по депо. Сколько раз заходил сюда Николай, отправляясь в поездки. Здесь получал «зарядку» на смену — инструктаж дежурного. Зачитывали новые приказы по дороге, напоминали правила безопасности и многое другое, что необходимо паровозникам в пути. Комнату прозвали острым именем — «брехалка». Чего только в ней не наслышишься! Здесь разберут по деталям весь рейс, раскритикуют друг друга до последней косточки, расскажут о различных случаях в пути, которыми богата паровозная работа. А то заведут спор о том, как лучше провести поезд или содержать паровоз. Участвовали в таких спорах обычно опытные машинисты, а молодежь, затаив дыхание, слушала. И, пожалуй, ни в одном заведении не получишь таких знаний, как в этой комнате с неприветливым названием.
Вот и сейчас, кто прямо на полу, привалясь на замазанные стены, кто на своих «шарманках», сидят паровозники, ожидая прибытия своих машин.
Вниманием присутствующих овладел пожилой машинист — Александр Яковлевич Чистяков. Он рассказывал о каком-то занятном случае. Часто его прерывал дружный хохот и ввернутое кем-нибудь крепкое слово. Сергея Александровича еще не было, и Колосов примостился в углу и стал слушать.
— Вот так-то бывает, — говорил Чистяков, вынимая папиросу. — Есть такие машинисты, — любят на других прокатиться. Проедет на паровозе, как пассажир на мягком сидении, — и домой.