Разные судьбы
Шрифт:
Елизавета Ильинична смотрела на мужа повеселевшими глазами, словно у него минул кризис. Вот чего не хватало Сергею — дружеского участия. С благодарностью взглянула на гостя.
В глубине единственного усталого глаза Волочнева играла веселая искорка. В его фигуре, угловатой и сутулой, было что-то душевное, располагающее. Некрасивое лицо воодушевлялось при разговоре, казалось необыкновенно привлекательным.
Долго беседовали друзья. Когда за окном появилась светлеющая голубизна, Владимир Николаевич встал.
— Делу время, потехе час, — сказал он, расправляя плечи. — Пора домой.
Проводив друга, Сергей Александрович лег в постель. Ему было легко от того, что теперь есть с кем делить горечь неудач и радость успеха, а следовательно, легче станет работать.
Как-то на улице Сергей Александрович встретился с Чистяковым.
— В нашу забегаловку «Жигулевское» привезли, — сказал Александр Яковлевич и потянул Круговых туда. Забегаловкой прозвали паровозники закусочную, расположенную в подвале трехэтажного здания, недалеко от депо. В темной комнате прямо в пол вделаны высокие круглые столики, стульев здесь не было. Около стен лежали ящики из-под вина и пустые пивные бочки: когда не хватало столов, посетителей обслуживали на этой таре. За кружкой пива паровозники разбирали разные технические вопросы, спорили.
Чайная была давнишним злом для паровозников. Иной слабый по части выпивки машинист, получив зарплату, спешил домой и изо всех сил старался не думать ни о каких соблазнительных вещах. Но встречал на своем пути двери закусочной и невольно замедлял шаг. Трудно было побороть в себе искушение и пройти мимо. Конечно, предварительно давалось себе «твердое» слово не задерживаться там долго. Прохладиться кружкой пива… и домой.
Но в чайной ненароком встречался хороший приятель, тоже машинист, с которым не виделся целую неделю. А неделя в паровозной работе — вечность. В рейсах накапливается куча всяких интересных новостей и случаев. Как о них не потолкуешь? Правда, столик у стенки не очень удобное место для разговоров. Но если не поговорить с приятелем сейчас, то когда же встретишься с ним снова? Работают на разных паровозах, в разное время отправляются в рейсы. Словом, и на этот раз придется задержаться. А жена… жена должна его простить. Все-таки приятеля встретил.
Когда в закусочную зашли Круговых и Чистяков, около столиков грудилось всего несколько человек.
— Не знают, наверно, что пиво есть, а то бы не пробиться, — заметил Александр Яковлевич.
Чистяков сразу озарил темную комнату широкой добродушной улыбкой и заполнил ее громким говором.
— Здорово, стрелки-охотники! — и потирая ладони, приблизился к прилавку: — Люблю повеселиться, особенно, когда есть пиво!
Молодая, начинающая полнеть буфетчица улыбнулась в ответ профессионально, заученно.
— Спешите, — сказала она, — скоро расстанемся.
— Муж ревнует? — поинтересовался Чистяков.
— Нет. Горсовет. Чего вам? Четыре кружки нива? А водки не надо? — и, наполняя бокалы, продолжала: — Жильцы дома жаловались, на самой дороге стоит. Искушает, — буфетчица вздохнула. — В общем, сегодня последний день торгую.
— Жалко, — посочувствовал Круговых.
— Вы редко к нам заходите. А другие жалеть
— Я о вас, — усмехнулся Сергей Александрович. — Доходное место. Вряд ли где такое найдете. Пьяный, он копейки не считает.
Буфетчица обидчиво поджала губы, и, схватив с прилавка бокалы, в которых уже успела отстояться пена, снова подставила их под струю.
— Пожалуйста!
— Зря ты ее поддел, — упрекнул Чистяков, расставляя на столе бокалы, — обиделась.
Закусочная заполнялась новыми посетителями. Зашел Валерий Зорин с Савельевым. Они были уже навеселе. Увидев старшего машиниста, Валерий пробрался к его столику, деланно удивился:
— Сергей Александрович, а вы какими судьбами в это заведение? Это надо отпраздновать!
И, кивнув Савельеву, сказал:
— Женя, организуй!
Когда Савельев отошел от столика, Валерий заговорщицки подмигнул в сторону буфетчицы:
— Мы тут кумовья королю и сваты министру. Блат…
Круговых заспешил, торопливо допивая пиво.
— Вы куда? Не пущу.
Зорин удержал Сергея Александровича за руку.
— Дела ждут, — ответил тот, освобождаясь.
— Да разве он с нами останется! — воскликнул подошедший Савельев. Под мышкой у него была бутылка коньяка, в руках по две кружки пива. — Он с нами, простыми работягами, разговаривать не будет, не то, чтобы выпить…
И, не обращая внимания на гневный, предостерегающий взгляд Зорина, продолжал:
— Скоро на каждом вагоне будет написано: тормоз Круговых. Читай и радуйся. Сотня, тысяча, сто тысяч Круговых. Огромный тираж.
— Женька, перестань! — крикнул Зорин.
Сергей Александрович побледнел. Заметив это, Чистяков потянул его за руку:
— Пошли, Сергей, пошли.
Но ноги Круговых словно приросли к полу.
— А ты что запрещаешь? — заплетающимся языком кричал Савельев, обращаясь к Зорину. — Сами с Сорокиным смеялись, а мне разве нельзя? Изобретатель. Кишка тонка. Ха-ха-ха.
Смех Савельева неожиданно прервался звоном посуды. Зорин со всего размаха ударил друга по лицу, и тот растопыренными руками, захватывая со стола бутылку и бокалы, упал на Сергея Александровича. Круговых брезгливо взял его за шиворот и швырнул на пол.
Поднялся шум. Кто-то кричал:
— Так его, Сергей Александрович. Не будет болтать!
И вдруг наступила тишина. Не сразу Круговых понял, почему Зорин, пригнувшись за столиками, попятился и залез за прилавок через услужливо открытую буфетчицей дверку. А когда поднял глаза, то увидел стоявшего в дверях милиционера.
— Кто тут Сергей Александрович! — грозно спросил милиционер и неожиданно предложил: — Пройдемте со мной.
Когда Круговых выводили из закусочной, закричало несколько голосов.
— Не виноват он. Другой ударил!
Чистяков тоже сделал попытку выручить своего приятеля.
— Понимаете, товарищ сержант, недоразумение тут вышло. Сергей, чего же ты сам-то молчишь? Объясни человеку.
— Там разберемся, — пообещал милиционер. — Пошли!
Такого Сергею Александровичу не приходилось испытывать за всю жизнь. Ему казалось, что на его позор сейчас смотрит весь город. Он шел, не поднимая головы, надвинув на глаза фуражку.