Разоблачение Атлантиды
Шрифт:
Странно грустная улыбка появилась на ее лице, и он осторожно лег на постель рядом с ней, стараясь не задеть ее раненый бок.
— Расскажи мне. Расскажи, что еще я могу сделать, чтобы доставить тебе удовольствие.
Она опустила ресницы, снова очаровательно краснея.
— Лучше ты мне скажи, что сделать, чтобы доставить наслаждение тебе. Я не слишком хорошо в этом разбираюсь. То есть я, конечно, делала это раньше, то есть… ой, я говорю всякие глупости.
Он сжал руки в кулаки под головой и заставил себя молчать, пока не пройдет волна жгучей ярости. Это
Но одна мысль о ней с другим мужчиной вызывала сокрушительную первобытную ярость в его теле и разуме.
— Алексиос? Я что-то не то сказала?
Она говорила нерешительно и на мгновение напомнила ему робкого юного дельфина, с которым он играл в детстве. Тот то подплывал ближе, то отдалялся. Хотел наладить контакт, но боялся. Грейс была такой же, но она набралась смелости потянуться к нему, и не стоило тратить время на бесполезную ревность.
— Прости, mi amara. Я только что почувствовал незнакомую мне за все годы моей жизни эмоцию, — сказал он и печально улыбнулся. — Не то чтобы сейчас подходящее время напомнить тебе о нашей разнице в возрасте.
— Ну, если правду говорят, что тебе столько лет, на сколько ты себя ощущаешь, то я иногда чувствую себя лет этак на пятьсот. Так что, полагаю, именно я слишком стара для тебя, — сказала Грейс, застенчиво улыбаясь.
Он рассмеялся, а потом прикоснулся к ней снова, проведя кончиком пальца по линии подбородка. Она задрожала, а ее красивая кожа покрылась мурашками. Он натянул на них теплые одеяла, и она немного расслабилась.
— Я вообще-то не привыкла лежать голой с мужчинами, — признала она. — Кажется, я немного нервничаю.
Алексиос снова почувствовал нарастающее бешенство в своем теле.
— Я должен признаться в том, чем не горжусь. То чувство, о котором я говорил, это ревность. И мне будет намного проще, если ты перестанешь говорить о других мужчинах, лежа рядом со мной, когда я всё еще чувствую твой вкус на своих губах.
Она снова покраснела и кивнула:
— Ладно, я поняла, мне тоже нелегко, когда я начинаю думать, со сколькими женщинами ты был за все эти столетия. Кстати об этом, нам следует поговорить о защите, — и тут ее румянец стал еще гуще.
— Я не могу ни подхватить, ни передать ни одну из человеческих болезней, да и беременности опасаться не стоит, так как ее не будет, пока воин не попросит разрешения Посейдона, — тихо заверил он ее.
— О. Да. Это хорошо. Я, гм… теперь, когда мы с этим разобрались, можем опять целоваться? — Грейс перевернулась на бок, снова оказавшись к нему лицом, и улыбнулась. Он обрадовался, что она уже не стесняется и становится самой собой. Она наклонилась к нему и поцеловала его в губы, и он открыл свой рот, радуясь, когда почувствовал робкое прикосновение ее языка.
Но жар ее прикосновений вызвал голод, голод вызвал желание, пока его член, который стал мягче во время их разговора, не стал пульсировать, требуя, желая оказаться внутри нее. Внутри ее горячей влажности. Он желал входить и выходить из нее в том же ритме, в каком раньше в ее тело погружались его пальцы. Трахать
Он изменил поцелуй, углубил его, вошел своим языков в ее рот. Наклонился, чтобы взять больше, приподнялся и осторожно опустил ее на спину. Ее тело было открыто перед ним, и он мог его спокойно исследовать, целуя ее.
Он взял в руки ее груди и стал ласкать затвердевшие соски большими пальцами, не прерывая поцелуй и ловя тихие стоны своим ртом. Потом одной рукой он потянулся ниже, к шелковистой коже ее живота, и приложил ладонь к тому месту, где стал бы расти его ребенок. Если бы он попросил у Посейдона такой дар.
Эта мысль ему, как ни странно, так понравилась, что даже пугала. Никогда прежде он не думал, чтобы стать отцом. Но то, что сейчас он занимался любовью с Грейс, и, наверное, то, что видел принца Эйдана, заронили что-то в его подсознание. Но как раз в этот момент Грейс коснулась рукой его спины и нежно провела кончиками коротко стриженых ногтей по его коже, заставив его задрожать. И страстное стремление в нем сменилось неистовым, сводящим с ума желанием. Ему необходимо было овладеть ею.
И сделать это прямо сейчас.
Грейс хотела, чтобы он перестал думать. Немедленно. Он играл с ней уже довольно долго, и девушка не хотела ждать дольше. Она опустила руку на его красивый, идеальный зад и сжала. Он дернулся, и она, наконец, провела рукой по тому месту, которое, она знала точно, заставит его действовать. Она провела пальцами по всей длине его пениса, а потом сжала его рукой. Он схватился за нее и застонал так громко, что она едва не разжала пальцы.
Едва.
— Ты мне нужен сейчас же, — сказала она, а потом притянула его к себе, на себя. И он оказался именно там, где следует, благодаря движению своих красивых, стройных, длинных, мускулистых ног: он лежал у нее между ног, руками удерживая себя на весу, чтобы не раздавить ее.
Он всё еще обращался с ней, как с хрупкой статуэткой.
— А если я хочу, чтобы ты потерял над собой контроль? — хрипло спросила она. — Что если я хочу свести тебя с ума?
Он посмотрел ей в глаза своими ставшими почти черными глазами с сине-зелеными огоньками в центре зрачков.
— Кстати, что значит «mi amara»? И почему в твоих глазах пылают эти сине-зеленые огоньки? — выпалила она.
Он моргнул, потом прижался лбом к ее лбу и вздохнул, а потом усмехнулся.
— От тебя никогда не знаешь, чего ожидать, mi amara. Моя любимая.
Теперь заморгала она.
— О, неужели? — она почувствовала, как ее легкие напряглись, и тут же стало тяжело дышать. — Я — твоя любимая?
— Позволь я покажу тебе, — прошептал он, и она заметила, что на его красивом, как у падшего ангела, лице появилась греховная улыбка. Потом он передвинулся так, что головка его члена прижалась прямо к ее центру, и одним быстрым, решительным толчком вошел в нее так глубоко, что она задохнулась и выгнулась ему навстречу.
— Моя, mi amara, — сказал он совершенно серьезно. — Ты моя любовь и принадлежишь мне, и я никогда больше не допущу, чтобы тебя ранили.