Разорванный круг, или Двойной супружеский капкан
Шрифт:
— Ал, пожалуйста, — Светлана умоляюще прижала к груди ладони.
— Короче так, ребятки. Кто вас послал?
— Григорий Анисимович приказал… — пробормотал Шурик. — А че нам было делать? Просить у тебя рукопись, да? Ты прикинь, мужик, мы же на работе… Ни хрена против тебя не имеем, как нам сказали, так мы и сделали…
— Кто такой Григорий Анисимович?
— Ал, я тебе позже все объясню. Отпусти их, пусть уходят.
— Зачем ему понадобился мой роман?
— Сам спроси…
— Ал, ну пожалуйста!
— Сейчас, только расписку возьму, что они обязуются впредь никогда…
— Никогда… — прохрипел Цуцма.
— Пошли вон! — уже без всякой злости велел Алтухов, глядя на разбитые костяшки пальцев.
Закрыв дверь, Светлана облегченно вздохнула и сердито посмотрела на Алтухова. Он улыбнулся, наклонился к ней, коснулся губами ее губ.
— Ой, Ал… осторожно, у меня губа болит… Ну какой же ты! И вправду со скверным характером.
— Какие гости, такой и характер. У меня тоже болит… Нет, уже не болит.
— Мы, кажется, хотели пойти на кухню, — улыбнулась она. — О многом нужно поговорить.
— И выпить, — кивнул головой Алтухов.
40
Зачем она согласилась? У Светки семь пятниц на неделе — то собирается натравливать собаку на мужа, то просит спасти его от каких-то злодеев. Понадобилось его спасать — ну и спрятала бы под кроватью или на даче! Оставила бы ее в покое!
Так нет, звонит, просит… Разве откажешь подруге? А теперь что же, развлекать его? Лена взглянула на угрюмого Савина, сидящего за кухонным столом напротив нее. И вправду неприятности у банкира, прямо сам на себя не похож. Жалкий, всклокоченный, в сырой рубашке, с мутными глазами… Куда подевался холеный, важный, уверенный в себе банкир, «представитель российского Уолл-стрита» — как он себя любил называть!
А у нее все хорошо, да? И рассказать некому, как решилась навестить Максима, набралась смелости, стиснула зубы и поехала. Поверила этому болтуну Алу, что Максим страдает в одиночестве, что будет несказанно рад ее приходу!
И что получилось?
Даже вспоминать противно. Какая-то нервная, злая женщина в его квартире с гадкой, понимающей усмешкой на губах и злым взглядом, а что она говорила…
И снова комок подступил к горлу, слезы затуманили взгляд, искажая кофейные чашки и рюмки с ликером на столе.
А он-то сам, он, Максим! То на жену кричит, то к ней поворачивается, не зная, что делать. Растерялся, не ждал ее увидеть… Вот и верь после этого мужчинам! Клялся, что давно не живет с женой, а она чуть ли не каждый день у него бывает. И тогда не сказал, и теперь. Если б сама не увидела, так и не знала бы, что он встречался со своей женой. Плохая она? Издевалась над тобой? А зачем тогда пускаешь ее в квартиру? Или, может быть, сам приглашаешь, чтобы не так скучно было?
Какая
Если он и не любит жену — все равно подлость. Говорил: я тебя люблю, я тебя люблю, а как возникли сложности, так заметался, засуетился… Разве это мужчина? Лживый, подлый трус!
Это — если не верить словам жены. Потому что, если она не врала, то и тогда вовсе на свет Божий смотреть не хочется, не то что о любви думать. Врала она, конечно, врала! Хотела унизить, оскорбить ее. И его тоже! И оскорбила. А он ничего не мог поделать, жалкий, запутавшийся дурак! Позлится немного, похнычет и снова ее позовет.
«Лена! Лена! Лена!»— звучал в голове его тревожный голос. И он не имел ничего общего со злым и растерянным Максимом. Голос, полный страдания и любви: «Лена… Лена!» Чужой, далекий голос из прошлого, из той волшебной ночи, которую уже никогда не вернуть. Никогда!
Телефонный звонок прервал ее безрадостные мысли. Лена пошла в комнату, взяла трубку и спустя мгновение резко сказала:
— Я больше не желаю тебя видеть! Никогда больше не звони мне!
Когда она вернулась в комнату, Савин стоял, с напряжением глядя на нее.
— Это не Светлана, да?
— Нет, не Светлана. Если она интересует тебя, можешь позвонить, надеюсь, ты помнишь номер телефона.
— Нет. Я просто подумал… мало ли что. А у тебя тоже какие-то проблемы? Личная жизнь не ладится?
— Это не твое дело.
— Значит, не ладится, — вздохнул Савин, усаживаясь на стул. — Мы с тобой вроде как товарищи по несчастью, Лена. Давай выпьем за это. У меня голова начинает болеть.
— Давай, — махнула рукой Лена.
Сладкий ликер не сделал жизнь слаще. Горько было на душе.
— Он изменил тебе? — осторожно спросил Савин. — Я слышал, как ты сказала, что больше не желаешь его видеть.
— Раз сказала, значит, не желаю. Ты ведь тоже изменял жене?
— Нет.
— Как это понять? Она же при тебе сказала мне…
— Да, сказала. Но я бы назвал это по-другому.
— Интересно, как же?
— Я люблю другую женщину. И она тоже меня любит. Но все никак не может развестись со своим мужем. Теперь бессмысленно что-либо скрывать… Я целый год ждал, когда она станет свободной, станет моей. Ну а к Светлане относился… так и относился.
— Я все время твердила Светке, когда она жаловалась на тебя: дура, дура, выбрось из головы подозрения, лучше будь повнимательнее к мужу, он у тебя замечательный… Теперь скажу, что это ты дурак. Светка — красавица, умница, веселая, добрая… Вон, даже после того, что было, кинулась тебя спасать. Ну чего тебе еще надо? Или богатые с жиру так бесятся?
— Видишь ли, Лена… — Савин взмахнул рукой, подыскивая подходящее слово, не нашел, по новой наполнил рюмки. — Давай лучше выпьем.
— Лучше чего?