Разрешение на жизнь
Шрифт:
На регистрации рейса знакомых не оказалось, хмурая бортпроводница, не глядя на него и не поинтересовавшись его пожеланиями насчет места в салоне, зарегистрировала билет. Через стойку Дорин заметил Галку, которая оформляла Стамбул. Она тоже увидела его, помахала рукой и показала язык. Он в ответ с улыбкой покачал головой. Это был его мир, здесь он чувствовал себя как дома.
Хотя нет, уже нет. Он посмотрел на билет – конечно, место для курящих и не у окна. Если бы это был все еще его мир, он сейчас без раздумий поменял бы билет и полетел с комфортом. Но для этого надо было
Человек во времени движется не горизонтально, а вертикально, головой и плечами пробивая жизненные слои, как растение слой за слоем почву. К голове и плечам прилипают старые, сухие листья, пыль, мелкие камушки. С другой стороны, сопротивление плотной среды соскребает с тебя то, что налипло на нижних слоях. Иногда на беззащитную голову сверху может сесть бабочка, иногда – мокрый слизняк. Через что ты проходишь – от тебя практически не зависит, что уносишь с собой и что оставляешь, – только в твоей воле…
Вот и сейчас Андрей ногами стоял в аэропорту, а голова и руки оказались уже там, в не очень понятном и далеко не во всем симпатичном мире антиквариата.
Подошла его очередь к пограничникам, и он протянул паспорт. Рыжая пограничница окинула его профессиональным взглядом, шлепнула визу в паспорте и равнодушно нажала на кнопку, открывая турникет.
Дорин вступил в «никуда». Его всегда очень забавляла эта сумасшедшая придумка какого-то доморощенного философа: ты вроде бы еще в России, или в Германии, или в Таиланде, а на самом деле – нигде.
Однажды на какой-то вечеринке у знакомого юриста он попытался получить ответ, какие законы действуют в экстерриториальном пространстве. «Российские…» – ответил юрист, не задумываясь. «Но ведь там – не Россия…» – возразил Андрей. «Но как же не Россия?» – развел руками юрист. Он несколько раз открывал рот, пытаясь что-то сказать, но сразу закрывал его. Потом махнул рукой и, покачивая головой, отошел.
Дорин в шесть тысяч четыреста восемьдесят второй раз тоже покачал головой и выбросил из нее все посторонние мысли. Надо было сосредоточиться на предстоящих переговорах. Лететь до Праги всего ничего – полтора часа, и надо за это время детально продумать план действий.
Почему огромная библиотека Лабунца оказалась в Чехии, Андрей не знал. Как говорил покойный Игорь, отправка в Россию у него была именно из Братиславы, а не из Праги. Но было то, что было. Почти полгода, пока библиотека лежала в столице Словакии, Дорин искал возможности к ней подобраться, следующие полгода выяснял, куда она делась. Лишь только случай и хорошие отношения между шереметьевскими ребятами из службы перевозок и их словацкими коллегами помогли выяснить, что двадцать шесть коробок книг теперь находятся в Чехии.
Оказалось, что человек, некий Ярослав с труднопроизносимой фамилией, в которой шесть букв из восьми были согласными и который с таким опозданием получал книги в Братиславе, учился в одном классе с кем-то из работников службы перевозок. Этот-то
Дорин поднял голову. Неподалеку от него сидел высокий мужчина лет шестидесяти с коротко подстриженными седыми волосами, который показался ему знакомым. Мужчина внимательно читал немецкую газету. «Нет, показалось…» – подумал Андрей.
Ему предстояла непростая задача – убедить совершенно незнакомого человека отдать постороннему чужое имущество. Они с Леной долго обсуждали этот вопрос, и сейчас Дорин вез с собой заверенную нотариусом копию завещания Игоря, доверенность от Лены на получение любого принадлежащего ей имущества и тетрадку со списком книг, когда-то выданную Дорину Лабунцом в Сингапуре. Если этот Ярослав – нормальный человек, документов ему должно с лихвой хватить. Если же нет – никакие бумаги не помогут. Единственное, что могло помешать – неясность, под какой фамилией Игорь бывал на Западе. Человек с таким множеством лиц мог здесь оказаться и негром из Зимбабве.
Справа раздался какой-то шум. Дорин поднял голову и увидел, что человек, показавшийся ему знакомым, отложил газету и уставился в пространство странными, несколько выпученными глазами. Такой взгляд бывает у людей, когда они вдруг обнаруживают что-то важное, чего раньше не замечали. Наверное, такие глаза были у Архимеда, когда он голый несся по улицам Сиракуз, выкрикивая свою знаменитую фразу. Хотя скорее выпученные глаза и отсутствующий взгляд свидетельствуют о некой заторможенности. Но что мы на самом деле реально сегодня знаем о древних греках? Может, у них так – голым по улицам – и выражалась заторможенность?
Человек потряс головой, словно пытаясь проснуться, и шевельнул губами. Андрей узнал его – это был тот самый мужчина, спутник Гуру, который вчера на открытии Елениного салона так нагло пялился на его жену, а потом как-то глупо перевел разговор на брошку. Наверное, не стоило ему, Дорину, быть таким резким. Как же его имя? Сайт?
Неожиданно человек вскочил и вдруг резко хлопнул себя по бедру. В следующую секунду глаза его расширились, и он рухнул на пол. Дорин, не раздумывая, бросился к нему, успев краем глаза заметить, что невысокая женщина, которая сидела до этого за спиной Найта («Эврика, его зовут Найт!»), встала и быстро пошла влево, по направлению к мексиканскому ресторану.
Андрей поднял антикварный журнал, валявшийся рядом, наклонился над Найтом, профессионально тронул сонную артерию, проверяя, жив ли он. Внезапно глаза его открылись.
– А-а-а… – протянул он, глядя на Дорина и явно узнав его, – die Brosche, а по-русски – брошка…
– Что с вами? Вам нехорошо?
– Найдите шахматы, – не очень отчетливо сказал Найт.
– Что-что? – не понял Дорин.
Он впервые видел, чтобы вот так, прямо на его глазах, умирал человек. Рука Найта судорожно дернулась, роняя на пол паспорт с вложенным в него билетом. Глаза начали закрываться, дыхание становилось прерывистым. Он уходил туда, где его, наверное, ждали, как ждут всех нас, когда есть кому ждать.