Разрешение на жизнь
Шрифт:
– А пассажир по фамилии Дорин везет контрабанду. Такой высокий в красной куртке. Надо бы проверить, – и бросил мобильник в урну.
Он, стоя за колонной, проследил глазами за Алкой, она вышла из здания аэропорта и быстренько двинулась к автостоянке, а потом перевел взгляд на Дорина. Тот какой-то странной сомнамбулической походкой подошел к «зеленому» коридору. Народу было немало, но очередь двигалась быстро.
Внезапно откуда-то из глубины зала показался молодой широколицый таможенник с тремя звездами на погонах. Он внимательно осмотрел зал, нашел глазами ничего не подозревающего Андрея
Дорин как раз подошел к ним, бросил свою сумку на ленту транспортера и протянул паспорт и билет. Что они там говорили, отсюда слышно не было, но по жестам и выражению лиц вполне можно было догадаться.
– Везете что-нибудь запрещенное? – спросил трехзвездный.
– Нет. – Андрей отрицательно покачал головой.
– Откройте сумку.
Дорин спокойно поставил сумку и открыл замок. Выражение лица его изменилось, когда таможенник начал выкладывать на стол одну за другой рубашки и трусы, тщательно прощупывая пальцами все карманы и швы.
– Это не моя сумка, – как бы услышал Гуру голос побледневшего Дорина.
– Конечно, не ваша, – согласился таможенник.
Он достал из синей рубашки в крупную клетку бархатную коробочку размером примерно семь на семь сантиметров и открыл ее. Заиграло на свету отполированное до блеска золото ордена Святого Владимира. Дорин, совершенно очумевший, смотрел на «свой» багаж, а таможенник сделал ему приглашающий жест рукой: «Придется пройти».
Гуру вскинул на плечо доринскую сумку и зашагал к выходу. Ему нужно было успеть к утру в Питер. Зачем мозолить ментам глаза здесь, в Москве, когда в Мюнхен можно улететь из Пулково? А всероссийский розыск на него вроде пока не объявлен.
ГЛАВА 9
6 апреля, четверг – 7 апреля, пятница
У Андрея с детства, никто не знает почему, выработалась такая привычка. Когда ему было лет десять, он страшно удивился, что у других иначе, и спросил у матери, почему он такой. Но она, смеясь, сказала ему, что, видимо, так проявляется его детское хитрованство (она так и сказала «хитрованство», Андрей никогда раньше такого слова не слышал), потому что, когда он лежит не шевелясь с закрытыми глазами и делает вид, что еще не проснулся, то он как будто подглядывает и уж точно подслушивает, что там в мире без него происходит.
И сейчас сознание вернулось, но глаза по привычке были закрыты, и это дало ему время вспомнить, что произошло, и понять, что там в мире без него происходит. А происходило следующее:
Он лежал на полу, руки связаны за спиной, во рту – омерзительно пахнущая тряпка. Шумело в голове и очень болела спина, скорее даже поясница с левой стороны. Рядом за стеной или в той же комнате, но в дальнем углу, слышалось журчание двух мужских голосов, но слов было не разобрать.
Он напрягся, пытаясь сообразить, где он и как сюда попал. Вспоминалось легко, картинки появлялись, как возникают цифры на телефонной карточке, когда стираешь защитный слой. Лена, которая вдруг перекрестила его, как она выразилась, «на дорожку», перепуганная Эльвира в ювелирном магазине, ошалевший от московской езды «Шумахер», его экспансивная жертва с недюжинными познаниями в области русского народного языка. Потом вспомнился
Знакомый начальник смены удивленно смотрел на Дорина, пока тот объяснял ему ситуацию, затем отпустил на все четыре стороны, покрутив только пальцем у виска и оставив орден себе. Под документ, конечно.
Андрей вышел в зал, не пошел на регистрацию, потому что лететь в Мюнхен смысла не было никакого – шахмат в сумке ни он сам, ни таможенники не обнаружили. До этого мгновения он все помнил отлично. Но вот дальше? Вроде бы к нему, пока он стоял посреди зала, пытаясь понять, что произошло и как быть, кто-то подошел… Да, верно, их было двое и один показал ему красную книжечку…
– Пора будить юношу, – услышал он над собой мужской голос, – заспался путешественник.
– Проведи тест, – отозвался второй, и они заржали.
Чудовищной болью в пояснице отозвался удар ногой, Дорин дернулся и застонал.
– Есть контакт, – сказал первый, – слава Богу, приходит в себя, а то я уже начал думать, что мы с дозой переборщили.
Сильные руки перевернули его на спину, боль в пояснице отозвалась во всем теле. Двое продолжали начатый раньше разговор:
– И почему Гуру отдал его нам, как думаешь, Фонарщик? – спросил тот, что переворачивал Андрея. – Давай, давай, путешественник, открывай глаза.
– Никто его, Крендель, не отдавал, – отозвался второй голос, – он же, придурок косоглазый, не мог знать, что наше агентство принадлежит Папе. Кстати, сними с этого козла микрофон, не ровен час, разобьем или потеряем, а он денег стоит.
Дорин открыл глаза, тянуть с этим больше не стоило, и увидел перед собой симпатичного парня лет тридцати с потрясающе доброй улыбкой. Тот пошарил у Андрея под воротником куртки, вытащил оттуда что-то невидимое и положил в карман.
– Есть, нашел. – Он почти ласково поднял голову Дорина и начал развязывать веревку, держащую кляп.
«Значит, Гуру?» – отметил про себя Андрей.
Он вспомнил мелькнувшую в толпе Женину фигуру и вдруг почувствовал безысходную тоску. Всегда жалко терять людей, а Гуру теперь умер для него. «Хотя почему, – попытался сам себе возразить Дорин, – то, что он следил за мной, еще не значит, что именно он подменил сумку…»
– Ну что, путешественник, – откуда-то из глубины комнаты перед глазами Андрея возник еще один персонаж, владелец второго голоса, небольшого роста с залысинами, – будем признаваться или будем отпираться?
– Пить, – попросил Андрей.
Почему-то оба доринских тюремщика передвигались по комнате совершенно беззвучно. Андрей скосил глаза – пол был покрыт паласом с длинным ворсом. Стены тоже завешены коврами. «Чтобы не слышно было, что здесь происходит?» – подумал Дорин.
– Так где шахматы, сынок? – спросил лысоватый, хотя по виду он был ровесник Андрея или даже несколько моложе. Он наклонил к губам Андрея бутылку с водой. – Скажи папочке, а то придется сделать тебе очень больно.
«Они говорят между собой так, как будто меня здесь нет, хотя точно знают, что я пришел в себя. Это значит только одно – живым меня отсюда не выпустят».