Разрешение на жизнь
Шрифт:
Отсутствие денег не дало ему возможность съездить в Мюнхен самому и переговорить с Марио. Конечно, не только деньги, еще он не очень хотел, чтобы Риццони знал о его участии в этом деле, так что на сей раз он к нему не зайдет. Всю историю в Шереметьево Гуру постарался выкинуть из памяти, надеясь, нет, не так, будучи уверенным, что Дорин, который долго проработал в аэропорту, найдет кого-нибудь из знакомых и никаких реальных неприятностей у него не будет. Тем более что орден Женя положил не пряча, просто в карман рубашки, и статья
Машину напротив банка, в которой сидели Ковалько и еще двое отморозков, Гуру не заметил. Подвело настроение – он чувствовал себя как Евстигнеев в фильме про Штирлица, когда тот шел по Берну в поисках Цветочной улицы. В кармане у Жени лежала карта из гостиницы, которую он утром сравнил с картой, скачанной сыном из Интернета. Разница в этих двух листах бумаги была только одна: на первой крестиком было отмечено местоположение отеля, на второй – банка. Гуру прошел мимо нужного ему здания, отметив, что дверь автоматическая, с раздвигающимися створками, а за нею стоит здоровенный турок в форме – явный охранник. Впрочем, охранники его сегодня не волновали – он не собирался ни грабить банк, ни даже «разводить» никого из его работников.
Он повернул обратно, надо было дойти до гостиницы и забрать шахматы. Женя вчера решил сдать их на хранение – просто достал коробку, показал на нее пальцем и сказал «Сейф». Портье мгновенно понял, убрал коробку, а ему отдал жетон от ячейки. Но Гуру вдруг передумал, забрал шахматы обратно. Если его найдут – сейф не поможет. Поэтому утром он просто оставил коробку в сумке, а сумку в номере. Почему-то Женя не боялся, что их украдет горничная.
Сейчас он заберет шахматы, и можно приступить к переговорам с банкиром. На этот случай имелся отдельный листок от Аллочки.
Гуру шел по Ратушной площади. В Европе уже была настоящая весна. Народ ожил, пробудился от зимней спячки, и даже средняя скорость движения пешеходов, казалось, возросла. Все, что могло расти, росло, все, что не могло – пыталось. Навстречу Гуру попалась забавная семейка. Парень лет пятнадцати с тренированными мышцами и, как ни странно, умными глазами, под конвоем моложавой мамы и толстобрюхого отца, с тоской глядел по сторонам, провожая глазами девушек.
– Ты, Мартин, должен слушаться дядю Генриха, – сказала мать по-русски.
«Отчим, – догадался Гуру. – Странно, русские, а парня назвали Мартин. Правильнее было бы Мартын…»
– Он без дела свихнется, – заметил «дядя» Генрих на ломаном русском языке.
Женя усмехнулся исконному русскому слову в заграничном исполнении. Парень со скукой взглянул на «дядю».
Шахматы лежали на месте, там, где он их и оставил. В номере было чисто убрано, но сумку никто не открывал. Гуру, напевая себе под нос, достал непрозрачный пакет,
Так и застали его трое головорезов, открыв дверь, – с топором в руках и шахматами под мышкой.
– Привет, Гуру, – вежливо сказал Ковалько, – вот и встретились.
– Не слишком ли вас мало? – добродушно отозвался Женя. – Или в коридоре еще полсотни уродов стоят?
– Что-то ты больно веселый, – желчно сказал Ковалько.
Двое остальных не спеша обходили Гуру с двух сторон.
– Имею право. – Женя отступил к стене, прижался к ней спиной. – Ты радиатор-то с собой принес или дома оставил?
– Папа велел, чтобы ни одной царапины, – это уже было обращено не к Гуру, а к двум бойцам.
– Так у него же топор…
– Так при чем тут он, идиоты? – зло сказал Ковалько. – С ним что хотите делайте, шахматы не повредите. Они у него вон там, в пакете, я думаю.
– Думаешь? Неужели с тобой случается такое? – искренне изумился Гуру. – У тебя ведь даже органа такого нет. Да, кстати, я забыл тебя в прошлый раз спросить, список Кольцовых-Козловых вы у Панафидина получили?
– А тебе зачем?
– Башку проломлю, когда вернусь.
– Не вернешься, дядя-мент может не беспокоиться.
Дрались долго, зло и молча, в почти полной тишине. Ни Жене, ни бойцам прибытие полиции было не с руки. Одного нападающего Женя вырубил сразу, попав ему локтем в солнечное сплетение. Но второй тут же достал его ногой по ребрам. Гуру даже показалось, что он услышал характерный звук ломающейся кости, и стало трудно дышать. И Ковалько добавил, попытался ударить стулом по голове. Гуру успел заслониться, но рука, на которую пришелся удар, тут же безвольно обвисла.
Он бросил сумку с шахматами в кресло, подхватил упавший топор и в прыжке достал второго бойца. Обух попал точно в висок, и парень рухнул, как подкошенный. Во второй раз Женю Ковалько достал ножкой стула в живот. Пока Гуру пытался разогнуться, тот бросился к креслу, чтобы схватить коробку, но Женя успел подставить ногу и сбить его на пол.
Чтобы шахматы не отвлекали внимания, он схватил их с кресла и запихнул себе за пояс. Теперь они с противником стояли друг против друга, тяжело дыша и ловя момент для атаки.
И тут Ковалько прыгнул. Гуру пригнулся, пытаясь уйти в сторону, но коробка за поясом лишила его тело гибкости, и он попал прямо под удар. Противник жестким кулаком, как кувалдой, влепил ему прямо в челюсть, у Жени потемнело в глазах, и он, не глядя, рубанул изо всех сил в направлении Ковалько. Топор раскроил тому череп, но масса его тела была больше массы топора, удар не остановил его, и он с силой ткнулся в грудь Гуру. Тот инстинктивно сделал шаг назад, к окну. Подоконник ударил его под колени, Женя навалился спиной на стекло… Оно не выдержало такого напора, и Гуру полетел вниз.