Разрешенное волшебство
Шрифт:
Ламия соскользнула с края ямы — единым слитным движением, мягким и грациозным.
— Нам пора. — Полные губы улыбались понимающе и чуть-чуть лукаво — знаю, мол, что больше всего на свете тебе хочется вновь сграбастать меня, но это, извини, ещё впереди.
Буян покорно склонил голову. Что ему ещё остается делать? Выбора нет. Джейана не помилует, и слезы Нумико не помогут. Да и как теперь, после всего случившегося, той же Нумико в глаза смотреть? А здесь, может, перед смертью ещё разок удастся— он невольно покосился на низкий вырез платья Ольтеи.
— Путь далёк, — ламия выбралась
Щелкунчик куда-то исчез — ну и хвала Великому Духу. Сгинул ехидный надоеда — нам же легче.
Мягкая ладошка осторожно, ласкаясь, всунулась в безвольно обмякшую было левую руку Буяна — и сами собой, стряхивая вялость, напряглись мышцы. Теплая и гладкая щека потёрлась об изуродованное плечо парня — о белый неровный шрам, оставленный клыком кособрюха.
— Больно, наверное, было.
— Больно? Мне? Ты что! Я даже и не заметил! — похвастался Буян.
— Наверняка. Я так и подумала. Ну, идем, путь неблизкий. А ты защитишь меня по дороге? — закончила она кокетливо, прижимаясь к Буяну.
Она умолчала о том, что сама с лёгкостью защитила бы и себя, и самого Буяна. И не устояла бы разве что перед разъяренной девичьей гвардией Джейаны Неистовой.
Они тронулись в путь, и тут Буяном неожиданно овладело странное безразличие. К Ведунам так к Ведунам. Хорошо бы только — поскорее. И чтобы не мучили бы долго. А смерть, что смерть — он её заслужил. Потому что струсил. И ламия по имени Ольтея — просто небольшая радость перед гибелью. А они-то, щелкунчик с нею, небось решили, что им его удалось соблазнить! Х-ха! Нет, он сам так решил. Погибать так погибать. Перед Великим Духом всё равно не оправдаешься.
Тайные тропы, по большей части неведомые даже лучшим охотникам клана Твердиславичей, повели Буяна и Ольтею на север, в обход секретов и постов, в обход опасных мест, где кишмя кишела нечисть — всё дальше и дальше, к таинственному гнезду Ведунов, к оплоту страшного, неистребимого Зла, попасть куда живьем всегда считалось намного хуже смерти.
Джейана не позволила себе разлёживаться. Без неё в клане все пойдет прахом — это было её всегдашним и неистребимым убеждением. За всем и за всеми глаз да глаз нужен. Чуть чего не доглядишь — глядь, а беда уже на пороге, а за ней иная валит, ещё страшнее.
Вечером того же (думалось) дня, когда в посёлке малость улеглась обычная суета, Джейана выбралась на воздух.
Летние сумерки тихи и прозрачны, удивительно мирны — ни за что не подумаешь, что ночью здесь, под этим же небом, развёртываются кровавые схватки, хрустят кости, перемалываемые безжалостными челюстями, и предсмертный хрип жертвы смешивается с ликующим воем охотника-победителя.
— Фатима!
– Голова ещё слегка кружилась, но это ничего. Не к лицу Неистовой обращать внимание на такие мелочи.
Стая чёрных тугих косичек как будто бы даже обогнала свою обладательницу. Фатима бегом выскочила из-за угла.
— Как дела? От Твердислава?
— Ничего не было, — Фатима покачала головой и потупилась, словно чувствуя себя виноватой. — А так — всё в порядке. Мальчики
— Полночи? — Джейана подняла брови. — Погоди, какие полночи?
— Джей, ты была без чувств, — Фатима сочувст-
венно покивала. — Весь тот день и всю ночь и почти весь следующий день.
— И ты дала мне валяться? — не на шутку рассердилась Джейана. — Да ведь тут…
— Ты что, ты что! — похоже, Фатима испугалась яростного блеска в глазах Неистовой. — Надо было тебе поспать! Надо! Уж мне-то ты поверь! Душу из тебя почти всю выпили, понимаешь?
— Да ведь тут без меня такого могли наворотить! — не унималась подруга Твердислава.
— Ну уж! — возразила Фатима, и косички отрицающе мотнулись из стороны в сторону. — Я следила. И эта троица — Дим с приятелями — помогала. Всё благополучно, не терзай, не изводи себя так! Гилви… я… Ой!
Едва услыхав имя Гилви, Джейана тотчас же помрачнела. Щека разом вспыхнула, словно вспомнив полученную от соплячки пощечину.
— Ой, ой, ой, что-то я не то сказала, — испуганно зачастила Фатима. — Джей, Джей, ну да ты уж прости её, глупую. К лицу ли тебе?
— Ежели всякие недомерки будут тебя по щекам хлестать — тебе это понравится?!
— Так ведь и ты её тоже приложила!
— Ты меня с ней равняешь?! — Джейана разошлась уже не на шутку.
— Ох! — Фатима села на порожек дома. — Бешеная ты, Джей, какая-то. Да никто тебя с Гилви не равняет, хотя ты же сама говорила, что Сила у неё есть.
— Хватит об этом, — ледяным голосом отсекла Джейана. Как бы то ни было, с Гилви она разберется. Чтобы все, все, ВСЕ раз и навсегда запомнили — её, Джейану Неистовую, бить по щекам никому не дозволено. Даже с самыми лучшими намерениями. Хотя, конечно, какие там лучшие намерения. Возгордилась соплячка чрезмерно. Решила полученное от меня вернуть. Уложила кособрюха и решила — ей теперь всё можно. Ошибаешься, подруга
дорогая. Ничего тебе нельзя, пока я, Джейана, правлю кланом. И если я дрогну — Твердиславичам не устоять. Каждый начнет одеяло на себя тянуть. Сильный захочет обидеть слабого. Слабый отыграется на слабейшем, и Ведунам останется только взять озверевшую толпу — именно толпу, уже и не клан даже! — голыми руками.
— Хорошо. Как с Лиззи?
Обладательница сотни чёрных, как древесный уголь, косичек нахмурилась.
— А вот с нею плохо, Джей. Совсем-совсем плохо. — Она по-девчоночьи зажмурилась, вновь потрясла головой — косички вразлет.
— Что значит плохо? Ох, Фатима, Фатима! И когда же ты начнешь четко и понятно вести доносить? Дышит? В сознании? Жар есть? Ведун тебя возьми, Фати! Сама из Лечащих, а толково сказать, в чём дело, не можешь!
— Да, да, прости, Джей, — Фатима смиренно потупилась. — Горит она вся. Лихорадка почище чем при болотной немочи. Первый день бредила, а теперь и бредить перестала. Дышит редко, с трудом. Хрипит. Девчонки чередуются, искусственное дыхание делают. А больше ни у кого ничего не выходит. Иринка, правда, варит ещё какие-то отвары, да только я в них не сильно верю. Нам, похоже, это чародейство неподвластно.