Разрушенная
Шрифт:
Эйден поворачивается:
— Спасибо.
— За что?
— За смелость. За то, что сделала.
Я пожимаю плечами:
— За это благодарить не стоит. Я и так слишком долго была трусихой. — Отворачиваюсь, не могу смотреть ему в глаза.
Стелла и мама. Это благодаря им я сказала правду. Они смогли, и, глядя на них, смогла я. Думая обо всем, чем я была и что сделала, стараюсь держаться, но чувствую себя так, словно внутри все — битое стекло. Ни стен, ни иллюзий, за которыми можно спрятаться, не осталось. Мама знает. И Эйден
Наконец Мак объявляет, что все готово.
— Просматривать будем? — спрашивает он. — Если что, то без проблем.
— Давай прогоним, — говорю я.
Мак выводит «картинку» на стену. По «экрану» бегут титры: Знать обязан — производство ПБВ.
Фильм идет пятнадцать минут, и я приказываю себе оставаться бесстрастной и объективной. Как будто никого и ничего не знаю, как будто я — самый обычный человек, сидящий у телевизора и не ожидающий никакого сюрприза. Но с приближением эпизода с бойней в Колледже Всех Душ эмоции берут верх. Я отвожу глаза. Теплая рука ложится на плечи. Эйден. Хочу посмотреть на него, но боюсь того, что увижу в его глазах.
БУМ.
Мы все вздрагиваем, но уже в следующее мгновение смеемся — гром. Надвигается гроза. Эйден усмехается, и тут же, как будто по сигналу, звонит коммуникатор. Ди-Джей? Эйден отвечает:
— Алло? Да. Готово. — Он молчит. Слушает. — Понял, пока. — Дает отбой и поворачивается к нам. — Выходим в шесть, в самую грозу. Наш фильм пойдет вместо вечерних новостей. Он и станет вечерними новостями!
Эйден и Мак радуются, как мальчишки, и даже я проникаюсь их настроением.
То, ради чего мы все работали, вот-вот случится. И все же часть меня не разделяет общей радости. Она с теми, кто пострадал, кто ранен, кто погиб. С Флоренс, Уэнди, студентами колледжа. С теми Зачищенными детишками в приюте.
— Что такое? — спрашивает Эйден.
— Как можно праздновать? Мы же ничего не можем сделать для тех, кого нет в живых, для их семей.
Эйден кладет руку мне на плечи, и я прислоняюсь к нему.
— Мы можем помнить их, а делая то, что делаем сейчас, — остановить зло. И тогда потери будут не напрасны.
Не сговариваясь, мы умолкаем. Молчим минуту, две. Еще один удар грома, и я снова вздрагиваю. Вообще-то грозы мне даже нравятся, и чем они неукротимее, тем лучшее. Но сегодня… Сегодня я дерганая, как…
…как Скай.
Отстраняюсь от Эйдена.
— Скай один, и гроза его пугает. Пойду-ка я домой.
— Хочешь, я с тобой?
— Нет. Оставайся — это же твой момент славы. Со мной ничего не случится.
— Секунду. — Мак делает что-то с компьютером и моей камерой и вручает ее мне. — Я скопировал сюда наш фильм. На случай, если в нас попадет молния.
Бросаю на него недовольный взгляд:
— Не искушай судьбу.
Выхожу за дверь на свежий воздух. Впереди дорога в две мили. Быстро темнеет, но тут и там небо прочерчивают зазубренные стрелы молний. Каждый раз, когда грохочет
Дождь настигает меня на полпути: большие, тяжелые, холодные капли падают на руки и плечи.
Я мокну и мерзну. Я бегу. И спрашиваю себя, что со мной. Мне бы следовало остаться и радоваться вместе с Эйденом и Маком. Но в душе не радость, а пустота.
Что дальше? Какое будущее меня ждет? Как, зная, что я натворила, будет относиться ко мне Эйден? Мама сказала, что в заботе о другом нет ничего плохого, даже если из этого ничего не получается.
О ком я забочусь?
ГЛАВА 39
Я уже подхожу к дому, когда свет в окнах гаснет и все погружается во тьму.
Отключение питания из-за грозы? Остается только надеяться, что на передачу это никак не повлияет. Зная Мака, я почти уверена, что у него есть запасной генератор.
Темно, хоть глаз выколи. Дождь хлещет не переставая, но я все же замедляю шаг. Сегодня темнота действует не так, как обычно, в ней есть что-то тревожащее, она дергает нервы, и я машинально, не думая, переключаюсь в другой, скрытный режим.
Еще одна слепящая вспышка, и в эту долю секунды, когда все освещается молнией, я вижу у дома… две фигуры в черном?
Все снова ныряет во мрак, но страх уже пронзает меня иглой.
Лордеры?
Заметили ли они меня?
Паника бьет по ногам. Я мчусь наугад, уже не заботясь о том, что меня услышат. Мчусь туда, откуда пришла. За спиной слышатся крики — меня услышали или даже увидели. Тропинка разветвляется, и я сворачиваю на ту, которая ведет в сторону от Мака и Эйдена. Нельзя привести лордеров туда… куда угодно, но только не туда. Я смогу оторваться от любой погони, потому что бегаю быстрее любого из них.
Но оторваться не получается. Я слышу преследователя. Похоже, он только один, но у него длинный, размашистый шаг. В его ритме что-то знакомое, и при следующей вспышке я, не удержавшись, оглядываюсь.
Бен!
Я спотыкаюсь, сбиваюсь с ритма, но продолжаю бежать. Бесполезно. Мало-помалу он нагоняет.
Потом, вдруг, он уже летит стрелой и, врезавшись, сбивает меня с ног. Воздух вылетает из легких; придавленная к земле, я пытаюсь сделать вдох. Бен держит мои руки одной своей и шарит по карманам. Нет! Я верчусь, но он уже нашел ее. Мою камеру.
Дергает меня за руки, ставит на ноги, прижимает что-то твердое и холодное к спине.
— Иди!
— Нет. Стреляй, если тебе так надо, здесь. Мне все равно.
Он заламывает руку за спину и толкает вперед. Я спотыкаюсь, но иду. Сколько сейчас? Их нужно как-то задержать. Не дать им найти Мака и Эйдена. Я снова спотыкаюсь и падаю. Бен раздраженно фыркает, наклоняется, берет меня на руки и несет к домику. Дуло пистолета по-прежнему вжато мне в живот, рука заломлена за спину.
— Как ты мог?