Разрушенная

Терри Тери

Если бы только…

С другой стороны, нас предал не Бен, а то существо, в которое превратили его лордеры. В конце концов, нечто подобное случилось и со мной, поэтому я понимаю ситуацию лучше многих других. Я не могу бросить Бена, пока есть шанс вернуть его. И не брошу.

Бена готовят. Он лежит на одной из тех кроватей, которые словно обнимают тебя. На такой же мне делали ТСО. Специалисты проверяют мониторы, провода, капельницы и сканер. Все это время Бен не отпускает мою руку

— А если я чихну? — шутит Бен. Ему кажется невероятно

забавным, что операцию будут делать через нос.

— Не чихнешь, и ты сам это знаешь. Тебя обездвижат. Все будет парализовано, кроме речи.

Наркоз начинает действовать, его пальцы слабеют.

— Не беспокойся, держу. Все хорошо, — говорю я, но мне страшно.

Эти три месяца дались трудно: Бен осознал, что с ним сделали, каким процедурам и манипуляциям подвергли, чтобы превратить в агента лордеров. Нелегко было примириться и с ролью Тори: она сохранила воспоминания, но все равно предпочла остаться на стороне лордеров. Бен лишь недавно начал возвращаться к жизни с надеждой на то, что экспериментальная микрохирургия вернет украденное.

Доктор Лизандер бросает на меня взгляд через приборы и оборудование и кивает:

— Все в порядке, Бен. Начнем?

— Нет, я передумал. Да шучу, конечно! Приступайте.

— Хорошо. Прежде всего я удалю чип — это рутинная процедура.

Мера необходимая, чтобы никто не смог активировать чип и причинить Бену боль или убить его, как убили Тори. Мой чип удалили несколько месяцев назад.

Доктор Лизандер работает удаленно: всматриваясь в контрольные мониторы, она управляет сканером и микроскопическими роботизированными инструментами. Время идет медленно, секунды кажутся минутами.

— Чип удален, — говорит наконец она. — Ты в порядке?

— В порядке. Здорово. Продолжайте в том же духе, — отзывается Бен.

— А теперь скажи, что ты чувствуешь. — Доктор объясняет, что во время операции, при исследовании участков хранения памяти, будет проведена микростимуляция различных нейронных областей мозга и в зависимости от реакций восстановление поврежденных нейронных связей.

— Ладно, поехали, — говорит Бен. — Синее, синее море. Запах рыбы и чипсов. Женщина… Я вижу женщину. Моя мать? — Он начинает ее описывать, но говорит, что это не его родная мать. Потом голос его меняется на детский, с пронзительной ноткой паники. — Мамочка? Мамочка?

— Все хорошо, Бен. Я с тобой.

— Кто такой Бен? Я — Нейт. Мамочка? Кайла? — Голос снова нормальный. — Я помню маму!

— Хорошо, — подбадривает его доктор Лизандер.

Он молчит.

— Бен?

— Здесь. Не успеваю все сказать. Иногда я как будто там, а иногда словно смотрю на фотографию.

— С памятью так бывает. Что ж, я собираюсь восстановить последние глубокие связи. Это довольно сложно.

— Буду знать.

— Описывай свои ощущения.

Бен говорит быстро, называет людей и места. Потом…

— Кайла?

— Да?

— Группа. Я опоздал. Прибежал, а ты уже там. Новенькая. Я помню! Помню, как в первый раз увидел тебя, такую красивую, бесподобную.

Знаю, он не может ни почувствовать, ни ответить, но только еще крепче сжимаю его руку и удерживаю слезы: работает. Он

помнит меня.

Бен вдруг охает.

— Больно. В боку… боль обжигающая…

— Да, у тебя там шрам, старая колотая рана, — успокаивает его доктор Лизандер. — Что еще? Бен? Отвечай!

— Нет. — Голос меняется. Злой… — Нет!

— Бен? Бен?

Ответа нет.

— Бен? — Это уже я. — Нейт? Ты как?

— Денди. Я — денди, спасибо, что спросила. — Облегченно выдыхаю. Но что с его акцентом? Не столько сельский, сколько лондонский.

— Мы уже почти закончили, — сообщает доктор Лизандер.

Вскоре сканер и инструменты убирают. Вытирают Бену капельку крови под носом. Вот и все.

Глаза его закрыты — дозу седативных увеличили, и теперь он будет спать.

— Иди домой, Кайла, — говорит доктор Лизандер. — Сейчас отправим его в отделение для выздоравливающих. Пока спит, проведем мониторинг. Дня через два будем знать, как все прошло.

Но я остаюсь. С Беном или Нейтом, — кто бы он ни был. Главное — теперь он меня помнит.

ЭПИЛОГ

Позднее лето. Я настояла на том, чтобы пройтись одной. Скай прыгает рядом — такой же резвый, хотя все еще прихрамывает. Иду, а мысли вертятся и вертятся. Столько того, что мотивировало меня долгое время, попытки узнать, кто я такая и откуда… Каждое новое откровение разбивало стены в моей голове, но имело свою цену. Закончится ли все сегодня?

Каждый ищет что-то. Или кого-то. То, чего недостает. Почему же я должна быть исключением?

Маминого сына, Роберта, так и не нашли, но она не сдается и продолжает искать, с помощью ПБВ, ставших теперь государственным агентством. Мак и Эйден посвящают работе в нем все свое время.

Мама отказалась баллотироваться в премьер-министры, хотя видеть ее в этой должности хотели многие. Грегори, с которым мы видимся время от времени — кем бы он ни был в прошлом, теперь он мой дедушка, и многие перемены к лучшему произошли благодаря ему, — заметил, что люди, достойные власти, не хотят ее, а жаждущие, наоборот, ее недостойны. К какой именно категории Грегори относит себя, он не сказал. Так или иначе, власть досталась какому-то новичку, страстно ее желавшему, и новому правительству, а Ди-Джей и его друзья некоторое время присматривали за ходом дел.

Будет ли теперь все в порядке? Время покажет, но я уже не уверена, что все в порядке. Границы открыты, отовсюду в страну идут новые технологии, интернет-каналов не сосчитать, а подключиться к ним проще простого с разными портативными устройствами. Любопытные путешественники торопятся посмотреть, какими мы были до того, как стали такими же, как они. Грегори говорит, мир спешит не для того, чтобы спасти кого-то, а чтобы заполучить рынок для сбыта своих игрушек.

Закон о молодежи отменен, и теперь я делю квартиру в Кезике с Мэдисон. Как и предполагал Лен, ее держали в сланцевой тюрьме и выпустили с другими незаконно удерживаемыми заключенными. Финли вскоре после моего побега ушел в подполье и вышел, когда опасность миновала. Мэдисон не та, что прежде, но с нашей с Финли помощью идет на поправку.