Разрушенные
Шрифт:
Я отстранился, разрывая ее хватку на своей рубашке.
— Не трогай меня.
Маленькая девочка опустила взгляд и стала ковырять своим блестящим, черным ботинком землю.
— Ох. Извините. — Ее глаза снова встретили мои, широко открытые и обеспокоенные. — Вы в порядке? Вы бормотали что-то, что я не могла понять. — Она наклонила голову. — На каком языке это было? Моя учительница говорит, что мы должны изучать иностранный язык. Я бы хотела выучить, но не знаю какой. Может, я могу выучить тот, на котором вы только что говорили. —
Я задержал дыхание, напрягая мышцы, взывая ко всему самообладанию, которым обладал. Если я когда-нибудь и нуждался в полной и абсолютной дисциплине, то это сейчас. Я избегал детей с тех пор как потерял Василия. Я не мог смотреть на них или слушать их, или даже смотреть на них по телевизору.
Для меня дети были воплощением того, что я пытался оберегать: невинность, хрупкость, доверие и безоговорочное принятие.
Я не заслуживал ничего из этого, поэтому не имел права находиться рядом с ними.
Маленькая девочка подошла еще ближе, вторгаясь в мое пространство. Я не знал, как вели себя большинство детей, но она была дерзкой — такая чертовски смелая и любопытная. Разве она не должна быть робкой и кроткой? Бояться разговаривать со странным незнакомцем?
— Вы выглядите напуганным. Что случилось? Вы можете рассказать мне. Я никому не скажу. — Она жестом скрестила пальцы на уровне сердца, таким образом давая обещание, что никому не скажет. — Я обещаю. У меня иногда бывают ночные кошмары. А у вас?
Все в ней гипнотизировало меня, и я не мог сдвинуться ни на дюйм. Она сделала еще один шаг.
— Вы не похожи на других взрослых. Вы выглядите, как они, но я не думала, что взрослые могут бояться. Вы не должны бояться. Моя мама учила меня не бояться ничего.
Ее крошечные пальчики коснулись ее губ.
— Упс. Она говорила, что мне нельзя говорить с незнакомцами. Эм, вы ведь не разговариваете со мной? Она по-настоящему злится, когда я разговариваю с людьми. Я не знаю почему. Я знаю, когда они плохие, а вы не плохой. Мама еще расстраивается, когда я кашляю, это так глупо. — Ее взгляд встретился с моим. — У вас есть мама, которая говорит вам не дружить с незнакомцами?
Она шла, пока не оказалась прямо передо мной. Мое тело дрожало. Воспоминания о Василии и моем прошлом продолжали громить меня, пока этот идеальный ангел болтал, смотря глубоко в мою черную душу, дальше, чем она даже имела право.
— Оу. Что случилось с вашей щекой? — ее маленькая ручка указала вперед, глаза сощурились из-за солнца позади меня. — Выглядит так, как будто плохой человек обидел вас. — Ее глаза сузились. — Плохой человек обидел вас? Я надеюсь, что вы заставили его заплатить. Этим людям нельзя позволять ходить и делать других людей уродливыми.
Каждое
Моя левая нога обессилила, и я закачался прямо на гравии. Моя правая нога присоединилась к ней, пока я не стоял на коленях перед единственным созданием в мире, с которым я не мог бороться.
Я повалился на землю перед ней, погубленный ее нетронутой невинностью.
Каждый орган выл против условного рефлекса, каждая кость взревела в агонии — мой отказ нанести больше боли принес приказы, которые заставили меня оцепенеть, и усиливались, разъяренные моим неповиновением.
Мне больше не нужны кулаки, чтобы найти искупление. Я нашел наказание, просто глядя в глаза кого-то настолько чистого.
— Вы понимаете по-английски? — спросила девочка, перемещаясь, чтобы встать прямо передо мной. Ее глаза были чуть выше моих, заставляя меня чувствовать себя, будто я должен подчиниться ей, повиноваться, поклоняться ей.
Я не знал, что заставило меня ответить, но я не мог остановить себя.
— Да, я понимаю по-английски.
Она улыбнулась, хлопая своими маленькими ручками.
— Здорово. Я подумала, поняли ли вы, когда сказали мне не трогать вас. На каком языке вы только что говорили?
— Русском.
— И ваша щека. Плохой человек сделал это?
— Да.
Ее улыбка увеличилась и вспышка гнева, которой не должно быть на лице маленькой девочки, перекосила ее лицо.
— Вы убили его? Я бы убила его.
Кем был этот ребенок? Этот идеальный, умный, храбрый, маленький ребенок.
Я опустил голову.
— Нет. Он все еще жив.
Она цыкнула.
— Ну, я убью его. — Перекинув волосы на одно плечо, она произнесла: — Вы мне нравитесь. — Ее лицо озарилось, как будто я прошел ее тест, на способность нравиться людям, и она протянула руку. — Я — Клара. Как ваше имя?
Деревья по периметру территории шелестели из-за ленивого, теплого ветра. Я таращился на маленькую девочку, одетую в фиолетовый свитер и черные легинсы. Ее волосы были распущены, пряди развевались на ветру. Одинокая фиолетовая лента струилась вокруг ее подбородка.
Мое зрение размылось по краям.
Эта девочка была всем, в чем я нуждался. Все, от чего я бежал и к чему бежал, даже не зная об этом.
Ее милое бесстрашие поймало мое сердце, и в считанные минуты она заняла все мои мысли.
Моя сила притяжения сдвинулась.
Я безумно, черт побери, влюбился.
Я знал, что не должен был делать этого.
Я знал, что должен бежать не оглядываясь.
Но я не мог.
Вытянув руку, я застонал, когда маленькие пальчики сжались вокруг меня. Слезы появились на моих глазах от ошеломляющей благодарности. Благодарности за то, что я смог сохранить самообладание и благодарности за это идеальное создание.