Разум и чувства

Остин Джейн

– Мама, я соглашусь с вами, что, возможно, после сорока жизнь только начинается и полковник, я думаю, проживет еще лет двадцать в добром здравии и окружении верных друзей, но жениться в тридцать пять лет уже поздно, – ответила Марианна.

– Наверное, ты права, – согласилась с ней Элинор, – между тридцатью пятью и семнадцатью такая пропасть, что вряд ли муж и жена будут понимать друг друга. Я думаю, полковнику подошла бы женщина лет двадцати семи.

– Женщина двадцати семи, – усмехнулась Марианна, и немного подумав, добавила, – женщина двадцати семи лет никогда не сможет так чувствовать и любить, как юная девушка. Она скорее станет

этому офицеру хорошей сиделкой, чем настоящей женой. Хотя такой брак уж точно никого бы не удивил. Но это была бы даже не женитьба по любви, а нечто другое. Какая-то коммерческая сделка что ли, в которой каждый пытается что-нибудь для себя приобрести за счет другого.

– С тобой бесполезно спорить, но и после двадцати женщина может по-настоящему полюбить мужчину в возрасте и даже выйти за него замуж по любви. И не стоит так уж строго судить полковника Брэндона и его будущую жену-«сиделку» за то, что вчера в сырой и холодный день, он обмолвился о легких ревматических болях в суставах.

– По-моему, он говорил только о своем фланелевом жилете. Просто, для меня фланелевые вещи всегда связаны с болями, болезнями и ревматизмом, подстерегающими людей в старости.

– Даже если бы его трясло в лихорадке, ты презирала бы его меньше, чем за вчерашнее легкое недомогание. Сознайся, Марианна, нет ли чего-то более интересного для тебя в этих висящих щеках, маленьких глазках и легких позывах лихорадки? – съязвила Элионор и вышла из комнаты.

А Марианна, тут же забыв о полковнике, обеспокоено зашептала матери:

– Меня последние дни беспокоят тревожные предчувствия, наверное, Эдвард Феррарс заболел. Мы уже почти полмесяца здесь, а он еще ни разу не приезжал. Только что-то очень серьезное могло удержать его в Норланде. Что же там стряслось?

– А ты думаешь, он когда-нибудь собирался сюда приезжать? – вздохнула ее мать. – Думаю, что нет. Мне даже показалось, что он просто пообещал навестить нас из вежливости, когда я разговаривала с ним в Норланде. А что Элинор всё еще ждет его?

– Я стесняюсь спросить ее об этом, но думаю, что всё же она должна его ждать.

– Нет, милая, ты ошибаешься. На днях я обсуждала с ней покупку новой решетки для камина в гостевой спальне, и она сказала, что это не к спеху, так как никто в ближайшее время не собирается там останавливаться.

– Как странно все это. Что бы это все могло значить? Впрочем, у них всегда были странные отношения. Как сдержанно они прощались в Норланде! И как спокойно они общались накануне отъезда, в свой последний вечер! Эдвард простился с Элинор, как и со мной – просто по-дружески. В наше последнее утро я дважды выходила из комнаты под разными предлогами, чтобы дать им возможность побыть наедине. И что ты думаешь? Они выходили из комнаты за мной следом. А когда мы отъезжали Элинор даже не плакала. Она всё время скрывает свои истинные чувства. Ни грусти, ни тоски, ни единой слезинки.

Прошло совсем немного времени и Дэшвуды поняли, что никуда не уедут из этого милого Бартона. Их жизнь вошла в прежнее русло, и они с удовольствием вернулись к своим увлечениям, за которыми коротали былое время в Норланде. Сэра Джона Миддлтона, первые две недели приходившего к ним каждый день, каждый раз немало удивляло, что никто в летнем домике никогда не сидел, сложа руки, а напротив, все заняты делом.

Правда, гости заглядывали в этот скромный дом всё реже, исключение составляли только сэр Джон с супругой. Хозяйки коттеджа

предпочитали вести уединенный образ жизни: гостей не созывали, да и сами редко бывали у друзей. Сэр Джон настойчиво предлагал им свою карету, чтобы барышни могли чаще видеться с соседями, но миссис Дэшвуд так дорожила своей внутренней свободой, что каждый раз вежливо отказывалась и бывала только у тех соседей, которых можно было навестить пешком. Таких в округе было мало, и многие из них тоже были небогаты и не принимали гостей. Однажды в полутора милях от коттеджа у извилистой дороги в Алленхэмскую долину, которая, была продолжением Бартонской, во время одной из своих первых прогулок Элинор и Марианна увидели внушительного вида старинный особняк, он напомнил им покинутый Норланд. Барышням захотелось непременно побывать в нем. Но вскоре они узнали, что его хозяйка, слишком стара и слаба, чтобы выходить в свет или устраивать приемы у себя.

Таким образом, тихие прогулки стали для девиц Дэшвуд едва ли не единственным доступным развлечением, но зато доставляли им истинное удовольствие. Живописные вершины холмов, которые были видны чуть не из каждого окна коттеджа, гордо возвышались над темной распаханной долиной и манили их своей первозданной чистотой, особенно в непогоду, когда барышням приходилось по целым дням не выходить из дома. Поэтому в одно хмурое осеннее утро, едва заметив на пасмурном небе солнечные лучи, Марианна и Маргарет, не усидели в четырех стенах и отправились покорять один из этих высоких холмов. Перед этим два дня шел проливной дождь, и миссис Дэшвуд и Элинор с недоверием отнеслись к этим робким просветам среди туч и остались дома, одна, как обычно, читала, другая делала наброски.

Тем временем Марианна и Маргарет быстро поднимались на один из этих нехоженых холмов, радуясь многообещающему юго-западному ветру, но вдруг остановились на вершине и несколько минут не могли проронить ни слова, потрясенные открывшимся видом. Утреннее солнце, казалось, вырастает из самой земли, как огромный холм, сотканный из огня и света, и медленно встает над долиной.

– Какая величественная картина, – наконец, произнесла Марианна. – Маргарет, давай побудем здесь еще, не зря же мы шли сюда почти два часа.

Маргарет охотно согласилась, и, звонко смеясь, они шли навстречу ветру еще минут двадцать, но внезапно над ними сомкнулись тучи и струи косого осеннего дождя стали нещадно хлестать их по щекам. Захваченные врасплох, девушки решили бежать домой, так как больше укрыться от дождя было негде. Они повернули назад и подгоняемые порывами ветра пустились бегом вниз по крутому склону, который вел прямо к их калитке.

И они побежали. Марианна сначала опередила младшую сестру, но вдруг неожиданно споткнулась и упала, а Маргарет, не успела остановиться на спуске, чтобы помочь ей, и мигом оказалась у подножья холма.

Марианна попыталась подняться, но не смогла и в отчаянье сидела на мокрой земле. Младшая сестра была еще довольно далеко от нее, когда совсем рядом раздался лай охотничьих собак. Марианна обернулась. Джентльмен с ружьем и с двумя энергичными пойнтерами, сновавшими вокруг него, спешил ей на помощь. Она снова попыталась встать, но тут же вскрикнула от боли. Нога! Она подвернула ее при падении. Марианна не успела опомниться, как джентльмен быстро положил ружье на траву, подхватил ее на руки, и понес вниз к дому. Маргарет придерживала калитку, а охотник бережно пронес смущенную девушку в дом и усадил ее на кресло в гостиной.