Разум Вселенной
Шрифт:
В первый же вечер после возвращения из клиники он долго сидел в лаборатории за микроскопом. В общем поставленный перед ним вопрос можно считать решенным. Крыса, пронизанная потоком космических лучей, возвратилась на Землю с ослабленными восстановительными силами. Если повредить у нее покровную ткань роговицы, то зарастание поврежденного участка происходит намного медленнее, чем у контрольного животного, не подвергшегося облучению. На отпечатках с регенерирующей ткани микроскопическое исследование обнаруживает измененные клетки. Они малоподвижны. Редко делятся. Возникающие при делении хромосомы изменены. Все ясно. Осталось только составить подробное описание, изготовить кривые, демонстрирующие ход зарастания раны на роговице подопытных и контрольных
Все вышло так, как и рассчитывал профессор Брандт. Еще более эффектные результаты получились у Вадима Балясина. Он работает биохимическим методом — определяет содержание ДНК в тканях крыс после космического поражения. Первые определения не обнаружили никаких различий между опытом и контролем. В тканях пораженного животного оказалось нормальное содержание ДНК, за исключением кроветворных органов, где наблюдалось разрушение пораженных клеток. Но стоило поранить печень и заставить ее ткань регенерировать, как оказалось, что в регенерирующей печени пораженной крысы ДНК значительно меньше, чем у контрольной.
Вадим сидит за соседним столом, углубленный в свои кривые, аккуратно вычерченные на логарифмической бумаге. Он серьезен и глубокомысленно молчалив. На худом, остроносом лице выражение отрешенности от всего окружающего. Да, ему все ясно. Требовалось доказать, что в организме, пораженном космическим излучением, синтез ДНК нарушается. Ему пришлось повозиться, чтобы открыть это нарушение. Но вот способ найден, изменение зарегистрировано, и теперь он спокоен.
За следующим столом — Алла Гречихина. Настольная лампа ярко освещает белую ванночку с белой мышью, распятой иголками на восковом дне. У Аллы первая удача: у одной из ее мышей появилась опухоль. Пять месяцев назад мышам — путешественницам в космос — был введен препарат, вызывающий опухолевое перерождение клеток, канцерогенное вещество — бензпирен. У нормальных мышей опухолевая реакция начинается не ранее полугода. У длинных питомцев — ускорение процесса на целый месяц. Все ясно. План нормального развития клеток нарушен, клетка слабее сопротивляется действию канцерогена. У Аллы горит лицо, сияют глаза. Она во власти исследовательского азарта.
За соседним столом, прильнув к микроскопу, сидит Майя. Ее доброе лицо, мягко очерченное падающим сбоку светом, выражает грусть и озабоченность. Ей не везет. Она получила уже второе поколение от своих мышей, но никаких изменений в их крови обнаружить не может. Работа ее трудоемкая — бесконечный подсчет эритроцитов и лейкоцитов, составление формул крови. Кровь никак не хочет меняться. Да что говорить, наследственная космическая лейкемия, полученная Всеволодом Александровичем, по-видимому, болезнь редкая. Напасть в потомстве животных, пораженных космическим излучением, на тот единственный организм, который зародился из половой клетки с измененной наследственностью, — это, пожалуй, не легче, чем найти иголку в стоге сена.
Еще дальше — Тоня. Она в самом веселом расположении духа. В глубине души она считает свою тему чистейшей забавой, не имеющей никакого значения. Но забава ее увлекает, как захватывающая азартная игра. Тоня работает с плодовой мушкой, знаменитой дрозофилой, излюбленным объектом для генетических экспериментов. У Тони все идет хорошо. Ее объект исчисляется тысячами. На столе перед ней стоят широкие пробирки, похожие на баночки из-под горчицы. На дне — беловатая масса, корм для ее питомцев.
Изменения наследственности дрозофилы после атаки космических лучей обнаружились уже во втором поколении. Получить потомство от мух ничего не стоит. Самец и самка отсаживаются в пробирку, самка откладывает яйца, через два дня из них выходят личинки, пожирают сытный обильный корм, растут, развиваются, закукливаются. А через девять дней из куколок уже выползают мухи, готовые начинать все сначала. Для изучения
Да, вот и все. Сколько часов провел Юрий за этим занятием на практикуме по генетике! Что говорить, законы мутаций и их наследования у дрозофилы — фундамент современной генетики.
Четыре пары хромосом возникают при делении в каждой клетке. Каждая пара отличается от трех других. Пара длинных, изогнутых коромыслом, пара коротких изогнутых, пара палочковидных, пара точечных. Панфилов говорит — такими были микробы, объединившиеся в систему в ядре клетки. А почему же эти микробы находятся в связи с наследственными признаками? Почему этих признаков четыре группы — ровно столько же, сколько хромосом? Почему такие мутации, как полосковидные глаза, раздвоенные жилки на крыльях и удвоенные щетинки, наследуются группой, словно действительно их зачатки связаны с одним носителем, с одной хромосомой? Почему, если эти признаки расходятся, можно рассчитать, что парные хромосомы обменялись своими частями, — это знаменитый закон перекреста хромосом?
И если бы дело ограничивалось одной статистикой! Но ведь, кроме статистической генетики, есть еще клеточная генетика, цитогенетика. Она уже не оставляет никаких возможностей для возражений. Если взять личинку дрозофилы, отпрепарировать ее слюнные железы, сделать красочную реакцию на ДНК, под микроскопом откроется совершенно удивительная картина. Клетки слюнной железы необычные — они во много раз больше нормальных. Такие клетки носят название политепных. Соответственно хромосомы у них увеличены во много сот раз. И в этих гигантских хромосомах видны поперечные полоски, зернышки и точки ДНК, расположенные, как бусы на нитке, гены. И, что самое поразительное, когда произошел перекрест хромосом, в их строении действительно можно найти перемещение бусинок, словно гены, зачатки признаков, в самом деле поменялись местами. От этого можно было прийти в отчаяние! Это был тот самый механизм, который составлял так называемую материальную основу наследственности. Здесь ДНК в составе хромосом вела себя как самый настоящий зачаток признака, как ген или, называй его как хочешь, план признака, зашифрованный в ее молекуле.
Клепка показывала фокус. То, что открывалось зрителю, выглядело как чудо: программа всей жизнедеятельности клетки и развивающегося из него организма в виде записи в хромосоме с помощью ДНК. Но разгадать, как удавалось клетке это чудо, было невозможно. И из того, что Юрий слышал от Панфилова, тоже никакого объяснения видимой связи хромосом с наследственностью не выходило. Ну, пусть будут как бы потомки микробов, объединившихся в более сложную систему — ядро. А откуда их связь с генами? А что такое перекрест хромосом и соответствующее расхождение признаков?
Тоню не занимают эти вопросы. Ей просто весело. Вот она высыпала заморенных мух из пробирки на чашку Петри, сунула ее под лупу и углубилась в просмотр.
Сейчас в поле зрения ее лупы возникают всевозможные полосковидные, почковидные, лопастные и деформированные глаза, раздвоенные щетинки, укороченные, срезанные, закругленные и зачаточные крылья и другие изменения органов, возникшие от того, что по ДНК хромосом в клетках мухи, вернувшейся из космоса, ударило космическое излучение. Всеволоду Александровичу все понятно. Панфилову, очевидно, тоже. А Юрию все непонятно.
Ясно только одно — что разящий меч космического излучения властвует сейчас на целом континенте и под его ударами миллионы людей превращаются в инвалидов.
И среди них — его товарищи, среди них — Зоя.
Вот почему, что бы ни говорил Всеволод Александрович, разум Юрия не может принять вывода о необратимости лучевых поражений. Пусть ДНК, пусть хромосомы, но Зоя должна жить!
Но что значит — чего бы ни стоило? Вот он отдал ей нужную дозу костного мозга. И готов отдать всю свою кровь. Теперь она будет жить. А дальше?