Разумная жизнь

Уэсли Мэри

— Феликс?

— Он взял ее адрес у Тарасовой, они поддерживают контакт. Она в Англии, одна, без семьи, кажется.

— Великодушно с его стороны.

— А теперь будет великодушно и с вашей, — Роуз захлопнула сумку. — Она была влюблена в Космо и его друга Хьюберта и, само собой разумеется, — добавила она по-французски, — в Феликса.

— Влюблена? В десять лет! Смешно!

— Ну мне надо идти, — поднялась Роуз. — Передайте мою любовь Ангусу и детям. В следующий раз чай за мной. Я слышала, хороший чай у Рамплемейеров. — Она расцеловала Милли в обе щеки. — Я пошлю адрес.

— Я даже не помню,

как ее зовут, — Милли сделала последнюю слабую попытку.

— О, вы должны, — сказала Роуз.

Наблюдая за удаляющейся Роуз, Милли сердито подумала: она наказала меня за мою бестактность, за ревность задним числом. „О черт, — подумала она, — проклятье, проклятье. — И попросила счет. Потом, спускаясь вниз к Пиккадилли, ухмыльнулась: — Если ей пятнадцать, она наверняка толстая и в прыщах, ужасный возраст — пятнадцать лет — для школьницы“, — и повеселела.

ГЛАВА 19

Когда директриса послала за ней и сказала, что ее заберет друг родителей барон такой-то, удивление Флоры было столь велико, что сердце сумасшедше подпрыгнуло — и так и повисло на несколько секунд. Она безмолвно и покорно кивнула, когда ей велели приготовиться, надеть выходной школьный костюм в одиннадцать тридцать в воскресенье. Ей разрешат не ходить в церковь, но вернуться она должна к шести. Директриса не показала ей письма Феликса, но ласково сообщила:

— Я рада, что у тебя есть хоть кто-то, кто сводит тебя куда-то. Этот друг твоих родителей, голландец, такой интересный, респектабельный мужчина. Ты его помнишь?

Она пробормотала, что да. Директриса повертела в руке конверт заинтересованно-разочарованно. Потом, вспоминая, Флора поняла, что конверт был обыкновенный, а женщина, видимо, хотела, чтобы с каким-то символом: у одной девочки был опекуном пэр, и тот писал своей подопечной из Палаты лордов, пользуясь бесплатной бумагой и бесплатной почтой. Его письма всегда клали поверх всех других в кабинете директрисы. Директриса заметила, что выход Флоры за пределы школы разнообразит ее жизнь, и Флора кивнула.

— Тебе будет о чем написать родителям.

Флора снова кивнула. Она с отвращением относилась к еженедельной обязанности писать письма.

В оставшиеся дни Флора выходила во двор или лежала без сна в общежитии, репетируя про себя, что и как она будет говорить Феликсу. Она рассмешит его рассказом об играх, в которые заставляют играть, о скучном принудительном посещении церкви, о необъяснимой радости девочек, получающих письма от родителей из Дели, Бомбея, Калькутты, Лахора, Пешевара, Хайдерабада или Симлы, о том, как они считают дни до отъезда домой на каникулы, или про то, как они безутешно рыдают, расставаясь друг с другом. Может, она тоже могла бы подружиться с кем-то в школе?

Потом она подумала, а может, рассказать ему о Пьетро, конюхе, с которым мать договорилась, что Флора будет все оставшиеся дни лета приходить к нему и говорить с ним и его сестрой по-итальянски, чтобы не забыть язык? „Нет, — подумала она, — Феликс может спросить, что на самом деле делал этот мужчина. Феликс не должен знать, как тот напугал меня, — решила она, — он был так похож на того, у которого Космо покупал револьвер, хотя он и не так сильно вонял, или то, что мать посылала ему деньги за мои визиты,

а я там была всего раз. Если я не могла рассказать матери, насколько этот мужчина был отвратителен, то я не могу и Феликсу. Может, — подумала Флора, — я просто чувствую себя виноватой, что разрешала матери посылать деньги человеку ни за что“. А потом подумала, какой умный Феликс — он представился другом родителей. Во всех воспоминаниях о нем она не могла отыскать случая, когда бы он перекинулся с ее родителями хотя бы словом, ну, если не считать обычную вежливость. Интересно, долго ли он ее искал? Сердце Флоры переполнилось волнением, мечта, которую она лелеяла со времени поездки в Динар, сбывалась, она собиралась встретиться с Феликсом.

В субботу вечером она почувствовала, что простудилась. К воскресному утру у нее подскочила температура. Одетая, она ждала его в холле задолго до одиннадцати, он ведь мог приехать раньше. Она превратилась в сплошной комок нервов, ее то бросало в дрожь от лихорадки, то в жар. В одиннадцать сорок она отчаялась и подумала, что он не придет. Но когда Феликс появился в четверть первого, все ее носовые платки промокли насквозь, из носа текло, голова раскалывалась. Феликс оказался гораздо ниже ростом, чем она помнила. Он был аккуратно подстрижен, волосы гладко зачесаны, но его улыбку она вспомнила сразу.

— Поднимайся, — велел Феликс. Он приехал на машине, но не на той, что была в Динаре, та красная, открытая, двухместная. Сегодня он подкатил на черном авто. — Извини за опоздание, — сказал он, — не хватило времени.

Флора ответила, что неважно.

— Я думаю, мы с тобой поедем на ленч в пригород, там я знаю отель под холмами, а в нем ресторан. Как ты?

— Было бы прекрасно.

Ее миндалины распухли и глотать было больно. Феликс повел машину к подножию холма, вдоль аллеи.

— Могу себе представить, как вы здесь прогуливаетесь парами — виль-виль… — И ему стало смешно.

Флора хотела рассказать, как ненавидит она эти прогулки по бетонной дорожке возле сердитого моря, она хотела описать ему, как девочки бросали на мужчин критические оценивающие взгляды, пытаясь определить, кто они — джентльмены или нет. По одежде они определяли его или ее социальный статус. Хотела рассказать, как они играли в игру „сахиб“, сами себя награждая баллами за то, что видел: наивысший балл — за старый итонский галстук, или галстук члена бригады гвардейцев, или за редкостный пейзаж где-то далеко отсюда. Но теперь с забитым носом и саднящим горлом, она не думала, что Феликса рассмешат или заинтересуют ее рассказы о соученицах. Не сочтет ли он их пресными, какими она сама их считала.

— Тебе здесь нравится?

— Ненавижу.

— А другие девочки тебе нравятся? У тебя много подруг?

— Нет.

— Мои сестры весело жили в школе, их пять, и если что — они и без других могли обойтись. А с другой стороны, они очень общительные. Но мы у себя в стране учимся в дневных школах. Ах, — прервал он себя, — мы уже выехали из города. Красивое время года, правда?

— Да.

— Если слишком дует, закрой окно. А я люблю ветер.

Флора оставила окно как было, из-за простуды она не слышала ухом, обращенным к окну. Позже она будет воображать, какой запах осенних листьев, исходящий от дороги, она могла бы вдыхать.